Лесли Дэниелc - Уборка в доме Набокова

Убей бог, не могла вспомнить эту табличку. Убеждена, что адвокат персонажа из прошлого вмонтировал ее в «Фотошопе».

Судья спросил, хочу ли я что-то сказать. Дожидаясь ответа, он отодвинул стакан с водой к краю стола.

Я обвела глазами зал и лица. Меня тут никто не знал. Никто не знал, какой героизм я проявила при родах. Никто не знал, как я тоскую по отцу. Никто не знал, что только в машине мне удается стать самой собой.

Решение судья огласил через неделю. Он объявил меня «несостоятельной» как в финансовом, так и в эмоциональном плане. Поведение мое, видите ли, было «странным и непредсказуемым». Так что детям моим лучше находиться у отца, за исключением одного уик-энда в месяц. Может, я и могла рассчитывать на какое пособие, но его зачли как мою долю средств на воспитание детей. Я не ждала, что останусь без денег, — впрочем, я и вообще ничего такого не ждала.

Вы, наверное, считаете, что лишиться родительских прав из-за такой ерунды, как неспособность следовать указаниям, — это бред. Вы, наверное, считаете, что я безбашенная, безответственная и безмозглая. Я тогда и сама так думала.

Когда наступили холода, я перебралась из леса в запущенный мотель «Швейцарское шале» — названием своим он был обязан широкой резной доске, приколоченной к зданию конторы.

Где бы я ни находилась, в ушах у меня монотонно звенели слова судебного решения, вынесенного по делу об опеке: «Ответчица не имеет постоянного места жительства, финансово и эмоционально несостоятельна… не представила ни единого свидетеля, способного высказаться в ее защиту… склонна к непредсказуемому, антиобщественному поведению (см. фотографию, „вещественное доказательство А“)»… Я запомнила это решение от начала до конца. Разум продолжал восставать против него, пытаясь опрокинуть, обогнуть, но приговор стоял на месте, точно гранитный утес.

Раньше я не понимала, сколько времени отнимают материнские обязанности. В отсутствие детей у меня образовались целые гектары незаполненного, нерасписанного, неприкаянного времени. Приготовить еду, поспать или не спать, погулять или не гулять — не важно.

В машине лежали мои книги и кое-какая одежда. Шмоток, которые пришлось бросить, мне было совсем не жаль. Эти шмотки были овеществленными попытками заставить персонажа из прошлого подумать обо мне: «Ого, какая сексуальная» или «Родила двоих, а вон какая фигурка». Только он никогда ничего такого обо мне не думал. Он вообще обо мне не думал. Ближайшее к любви чувство — интерес, а я никогда не вызывала у персонажа из прошлого никакого интереса. Для него я была большой неопрятной кучей грязного белья, сваленного на полу, — причем даже не его грязного белья.

Теперь я легко обходилась без того, чтобы старательно наряжаться каждое утро. Я носила одни и те же брюки и попеременно — две блузки. Их я по очереди стирала перед сном в мотельной раковине. Проще некуда.

В мотеле «Швейцарское шале» у меня были при себе пижамки детей — по одной от каждого, в мешочках на молнии, чтобы сохранять запах. Эти мешочки я держала под подушкой — они помогали заснуть. Тихое шуршание полиэтилена мне не мешало.

Жизнь в мотеле без Сэма и Дарси давала мне массу возможностей подумать о неудачниках и о себе-неудачнице. Персонаж из прошлого не так уж виноват в том, что наш брак развалился: порядок — не такая плохая вещь. Да и стильно одетая семейная психологиня (стильно по онкведонским понятиям — здоровенные серьги и высокие сапоги), к которой мы тогда ходили, ни в чем передо мной не провинилась. Семейный психолог — ну и работа, вечно возись с неудачниками.

Персонаж из прошлого постоянно твердил мне: «Безалаберное планирование — путь к плановой безалаберности». Мне планирование всегда давалось нелегко. А он был в этом виртуозом, вся его жизнь была поделена на отрезки строго упорядоченного времени. В рамках своего двадцатилетнего плана персонаж из прошлого выбрал меня в матери для своих детей. Ему показалось, что я податлива, что из меня можно вылепить подходящую супругу, — нужно только вывезти меня из города в какое-нибудь более здоровое и непритязательное место.

Я убеждена, что выбор его основывался на трех основных признаках хорошей матери: широкие бедра (плодовитость, уют), неприхотливость (выносливость) и способность существовать в хаосе — это в его глазах приравнивалось к способности растить детей.

Два года назад он перевез нас из большого города в свое родное захолустье, непритязательный городок Онкведо. Дочке было три, сыну девять. Это была вторая часть его двадцатилетнего плана нашей жизни. Первой было рождение двоих детей (совместно с тщательно выбранной матерью), а потом — пенсия в сорок лет как венец успешной карьеры. Он изобрел пресс-форму под названием «тиски», которая используется при производстве автомобильных покрышек. На всем протяжении нашего брака я прекрасно понимала суть его блистательного изобретения, но после развода это понимание куда-то исчезло.