Геннадий Шпаликов - Девочка Надя, чего тебе надо?

— Помянем, — сказала Надя, когда разлили. — Помянем.

Выпили. Помолчали.

— Не верю я тебе, — сказал парень помладше. — Зачем ты сюда нас позвала?

— Брось… — остановил его другой, тот, кто Наде советовал уйти. — Брось. Прекрати.

— А откуда я знаю, она сейчас милицейскую машину подгонит — и привет! — сказал тот, в красном шарфе.

— Пускай подгонит, — сказал кто-то из угла. — Какая разница…

— Ты… — сказала Надя, обращаясь неизвестно к кому, — Ты… Шпана ты, и все. По своим законам людей меришь. Да неохота мое тут с тобой разговоры говорит!.. Пей уж лучше…

Выпили.

— Может, кто тост скажет? — спросила Надя. — А то я могу.

— Ну, скажи, — сказал кто-то из полутьмы этой. Скажи, за Лешку.

Надя молча вертела в руке баночку из-под какого-то сока. Ребята ждали, слушали. Пили и без тостов.

— Ребята, вот все вы, я, мы… — сказала Надя. — Есть какая-то идея, ради чего стоит жить? Хорошо, пускай не ради идеи. А тогда — для чего? Потеря ли мы что-то все! Мне плевать, когда вообще говорят… В коммунизм из книжек верят средне, мало ли что можно в книжках намолоть… А я верю, что ничего лучше не придумали, и лучше вас, ребята, нет на свече людей! И хуже вас тоже нет… Вот я за это противоречие с вами выпью, хотя все вы — руки кверху! И Лешка струсил!.. И ты на меня не ори! Струсил! Перед жизнью — дешевка! Советские мы все, таких больше на земле нет. То, что он с балкона сиганул, — тоже поступок, я его понимаю, но… Чего вы все суслики перед жизнью!

— Ты за всех не распоряжайся, — сказал кто-то.

— Я за всех не распоряжаюсь. — Надя встала. — Я вообще никакой вам не начальник. Мне просто интересно, кто следующий, за Лешей. Кто? Я не хочу, чтобы вы помирали — не от водки, конечно, а каждый день помирали не от чего! Вот, мне рассказывали, как поймали немцы наших. И у нее коса была длинная, светлая. И с ней любимого человека тоже поймали, в сарае лежали они. Всю ночь. А после ее на косе повесили и его. А она сказала — вы послушайте! — я нецелованной помру за наш СССР. Длинная была коса, раз на двоих хватило, косы этой…

— Красивая история, — сказал кто-то (опять «кто-то», поскольку не разберешь кто).

— За жизнь поговорим? — сказала Надя. — Я — пожалуйста.

— Давай за Лешу поговорим, — тот же голос.

— Я уже все про него сказала. — Надя отхлебнула глоток. — Все.

— Все, да не все…

— Тогда сам говори, — сказала Надя. — Если только по совести.

— А это уж не твое дело. У тебя — своя совесть, у Лешки — своя, понимаешь?

— Нет, не понимаю. Ты к свету подойди, не люблю в темноте разговаривать. К лампочке поближе, так и в глаза посмотреть можно.

— Лешка — человек, — сказал парень, держась за лампочку, хотя она была уже горячая, но он ее касался пальцами. — А ты… Ты — тоже человек, я вижу… Ты говоришь, Лешка сдался, ушел вот так… Но вот ты — депутат, ты — власть, ты — все.

— Я не депутат, — сказала Надя. — Ты же знаешь.

— Ты тут за советскую власть нрава качала, как будто мы какие-то белогвардейцы… Ты — советская власть?

— Да, — сказала Надя. — На данном отрезке времени.

— Она своя девка, — сказал кто-то. — Оставь ты ее… Выпьем…

— Я никакая вам не своя, — сказала Надя храбро. — Я… — Тут она заплакала, лицом упала на стол и плакала, и ребята молчали.

Лицом вниз, она запела, заговорила:

— Надя, — сказала Клава, — пошли ко мне, я тебя уложу.

— Нет, я тут посижу, — сказала Надя, оглядывая ребят, но никого не видя. — Я тут уж… Ладно?

— Как хочешь, — сказала Клава, — А то пошли, а ребята сами посидят…

Ребята посидели бы сами, и никто их не гнал, но раздался такой длинный, такой тревожный звонок в дверь, а потом еще и ногами кто-то стучал, и кулаками.

Открыла дверь Клава.

Лиза стояла в распахнутом красном пальто, рядом — Славка.

Лиза прошла к комнату отца. Никого не видя. Прямо к Наде.

— Здравствуйте, — сказала она. — Добрый вечер.

— Лиза… — только что и нашлась сказать Надя.

— Вон отсюда, ты! Вы — вон! — сказала Лиза. — Вы! Ты! Вон!..