А дед и внук пошли дальше. Эта лесная дорога, пересеченная выбоинами и корнями деревьев, была хорошо знакома Ярогневу. Справа остался еловый лесок, очень густой и темный, темнее этой черной ночи. Дальше они углубились в участок леса, окруженный высокими лиственницами. Тишь здесь была такая, что шаги их гулко отдавались в воздухе. Не шелестела ни одна ветка, ни один листок, а охваченных морозом листьев много еще было на деревьях. Поднимая по временам глаза к небу, Ярогнев видел, что звезды гаснут. Да и холод становился ощутительнее. Это были единственные предвестники наступающего утра.
Они шли так минут двадцать, а может быть, и больше. Поднялись на самую вершину холма, потом спустились вниз и, наконец, вступили в царство дубов. За дубами тянулся участок молодого соснового леса, подковой окружавшего лощинку, которую окрестные жители называли урочищем. Здесь старый Дурчок остановился. Ярогнев стоял рядом с ним.
Старик раз, другой глубоко перевел дух, словно глотая окружавший их терпкий холодный воздух. И вдруг обернулся к внуку.
— Молись, — сказал он.
Ярогнев не понял. Поднял глаза на деда, и, будь в эту минуту светло, можно было бы увидеть, как усмешка, полная ненависти и презрения, растянула его рот, открывая белые острые зубы.
— Помолись, — повторил Дурчок. — Читай молитву. Ну! «Отче наш»…
Ярогнев равнодушно подчинился. Стал вполголоса читать «Отче наш». Дед вторил ему.
— А теперь — молитву богородице.
Прочитали молитву богородице.
— Десять заповедей!
Ярогнев начал:
— «Чти отца твоего и матерь твою…»
В это самое мгновение Дурчок схватил его за руки, вывернул их за спину и связал веревкой. Ярогнев умолк.
— Дедушка, что ты делаешь? — крикнул он.
— Чти отца твоего и матерь твою, понимаешь ты это? — рявкнул дед в темноте.
И Ярогнев почувствовал на шее петлю. Теперь он понял.
— Дедушка! — вскрикнул он внезапно и забился в сильных руках мельника.
Но тот быстро перекинул веревку через заранее выбранный толстый сук на сосне, с силой отпустил его, а конец веревки привязал к нижнему суку, у самой земли. Худенькое тело мальчика тенью взвилось невысоко над землей, сдавленный голос внезапно оборвался, ноги дернулись раз-другой, — потом он повис, холодный и недвижимый. Дурчок еще раз с силой потянул мальчика за колени. Убедившись, что тело неподвижно, он отвернулся и ровным шагом пошел в сторону Лютыни.
Эльжбета ничего не спросила, когда он вернулся домой без внука. Францишек сразу лег в постель и два дня лежал, не вставая. Труп Ярогнева нашли только спустя несколько суток, и все решили, что это дело рук жандармов. Похоронили его тайком в лесу, на месте казни. Дурчок и его жена никогда больше не поминали о внуке.
Незадолго до рождества Францишек расхворался, и к весне ему стало совсем худо.
Жена ухаживала за ним, угождала чем могла. И только один раз, недели за две до его смерти, в час, когда синие мартовские сумерки окутали покинутую мельницу, их дом и два высоких тополя над ним, Эльжбета, сидя у постели мужа, промолвила, не глядя на него:
— Вот, Францишек, оставил нас господь одних на свете…
Францишек вдруг приподнялся в постели:
— Скажи мне, Эльжбета, Иоася была моя?
Эльжбета посмотрела на него с удивлением.
— Что это ты? Почему?..
Францишек снова упал на подушку.
— Ну, потому что тот, повешенный… похож был на Гиляровского пана. Значит, мать его была не от меня?
— Глупый! — сказала Эльжбета. — Это покойный Ярогнев был сын старого пана. Пан ко мне еще ездил… А потом — к Иоасе… Их, панов, до старости на это станет…
Ошеломленный Францишек протянул руку в темноте и ощупью нашел руку жены.
— Эх, Эльжбета… Останешься ты одна как перст.
— Останусь, — шепотом отозвалась старая женщина. — Была ночь и будет ночь… Такая уж судьба человеческая. Но зачем ты это сделал?
— Должен был. Если господь бог не творит суд правый, так человек должен сам это делать.
1945
Перевод М. Абкиной
ЗВМ («Звёнзек вальки млодых») — «Союз борьбы молодых» — молодежная организация, боровшаяся с гитлеровскими оккупантами под руководством Польской рабочей партии.
Фолькслисте — списки лиц немецкого происхождения, которые составляли немцы на оккупированной территории.
Германия превыше всего! (нем.)