Александр Рекемчук: Время летних отпусков

Так и напечатано на пишущей машинке «олимпия»: «…до будующего года». А на машинке «олимпия» печатает секретарша заведующего промыслом Танька Соловьева — это она такая шибко грамотная. Быстро, как пулемет, тарахтит она пальцами по клавишам своей «олимпии», а когда пальцы отдыхают — тарахтит языком. Только сейчас Танькиного тарахтения в конторе не слышно: она тоже в отпуске. Она тоже уехала куда-то на юг и оттуда часто присылает письма и открытки своей приятельнице Светлане Панышко.

И сама Светлана Панышко собирается в отпуск. Потому что в графике указано: «Панышко Светлана Ивановна, старший геолог, — с 15 июня по 17 августа».

Итак, благодаря графику, который висит на стене в коридоре, нам удалось познакомить читателей почти со всеми героями предстоящего повествования. И даже более того, назвать лиц, не имеющих к этому повествованию никакого отношения.

Имеются, однако, и упущения. Так, например, не был упомянут бухгалтер промысла Бородай, а о бухгалтерах забывать никогда, не следует. Не упомянут и плановик Инихов, а ведь он существует — и в графике, и в жизни.

Забыта и конторская уборщица тетя Нися. О ней, о тете Нисе, часто забывают. Об этом, к примеру, свидетельствует такой факт. В прошлом году тетя Нися брала отпуск в декабре. И в нынешнем году, судя по графику, отпуск ей отвели тоже в декабре. По забывчивости, наверное. А может быть, тете Нисе самой очень нравится брать отпуск именно в декабре?

Светлана обещала быть дома в семь. Глеб Горелов пришел к семи. А дверь заперта.

В коридоре много дверей, и все разные: одна обита войлоком, другая — клеенкой, третья ничем не обита. На одной — ящик для писем, на другой — кнопка звонка, а на третьей нарисована мелом смешная рожица. Некоторые двери приоткрыты, некоторые даже распахнуты настежь.

Но та дверь, в которую постучал Глеб, заперта.

Он вернулся на крыльцо, сел на ступеньку, скрестил руки на коленях и стал ждать.

Закатное солнце било из-за леса в глаза: дом, в котором жила Светлана, стоял на самом краю поселка, и сразу же за ним начинался лес. Закатное солнце било в глаза, било в оконные стекла — стекла пламенели. Поэтому, если бы даже Глеб обратил внимание на окна, в них он ничего не увидел бы. Но он не обращал внимания на окна.

А из окон на него обращали внимание. Из многих окон, выходящих на закат, смотрели обитатели дома. Всем было очень любопытно, что вот он — механик Унь-Ягинского промысла Глеб Горелов — пришел к Светлане Панышко, старшему геологу. Пришел, дома не застал, сидит на крыльце — ждет.

И, казалось бы, что тут любопытного? Не первый раз он приходит и ждет не первый раз. Всему поселку давно известно, что Глеб Горелов разошелся с женой, оставил ее с детьми, алименты платит, а теперь ухаживает за Светланой Ивановной, ходит к ней. Все равно — любопытно: смотрят из окон.

Но Глеб не обращал внимания на окна.

Он сидел на ступеньке крыльца, скрестив руки на коленях, и в задумчивости, исподлобья глядел на лес.

В лесу было темно, неуютно, сыро. Поутру обычно казалось, что лес отступает от поселка, отодвигается, отходит, а к ночи наоборот — что лес подступает, надвигается на поселок, сжимает его глухим кольцом.

Еще долго над грядой леса торчали спицы солнечных лучей. Но вот и они укоротились, поблекли, исчезли. В окнах зажегся электрический свет и квадратами лег наземь. Послышалась разноголосая — не в лад — музыка: это в квартирах включили приемники, проигрыватели, патефоны завели.

Линючий пес прибежал откуда-то с высунутым языком, обнюхал ботинки Глеба, на всякий случай дружелюбно повилял хвостом и, тоненько заскулив, проник в дом — проголодался, должно быть, бедняга.

А из дома вышел толстый кот в белых чулочках, огляделся, спросонья зевнул и, задрав хвост, неторопливо зашагал куда-то по своим делам.

Глеб Горелов взглянул на светящийся циферблат: половина девятого.

И тогда за углом, на дощатой тропинке, послышался отчетливый стук каблуков. Знакомые шаги — они так же знакомы, как бывает знаком голос

Светлана появилась из-за угла. В руке чемоданчик.

— Ты ждешь? Давно? Извини…

Замок, прищелкнув языком, отомкнулся. Светлана зажгла свет, чемоданчик положила на стул и снова сказала:

— Извини, пожалуйста.

При этом она пытливо, озабоченно взглянула на Глеба.

— Ладно, — кивнул Глеб.

— Я у Серафимы Семеновны была, шила. У меня ведь швейной машины нет, так я у Серафимы Семеновны уже неделю шью. Нужно было закончить.