Мария Метлицкая - То, что сильнее (сборник)

Она собрала вещи Игоря – голубой махровый халат, синие клетчатые тапки, зубную щетку, пену для бритья «Жиллетт», пару носков и рубашки – все, что оставалось. Положила в пакет и взяла зажигалку. Спустилась на пятый этаж. У обшарпанной Лолкиной двери она вывалила вещи из пакета, щелкнула зажигалкой, посмотрела, как разгорается огонь, и медленно поднялась к себе.

Соседи вызвали пожарных и милицию. Деревянная Лолкина дверь выгорела почти дотла. Милиция хотела составить акт, но Игорь с Лолкой убедили их, что к поджигателю не имеют никаких претензий.

Настя взяла больничный и неделю лежала дома. Не ела, не пила. Потом приехала мать и увезла ее к себе. Мать убеждала Настю, что ничего страшного не произошло, жаль, конечно, потраченного времени, но жизненный опыт неоценим. Вообще этот козел не стоит ни единой Настиной слезинки. И сказала, что она, Настя, не там ищет и что теперь спутника жизни мать подберет ей сама. На примете уже имелся коллега ее мужа, тоже депутат. Правда, слегка женатый, но это дело поправимое. В глубинке, на родине жениха, осталась его семья – жена, провинциальная квочка, и ребенок. История прошлая, и везти эту самую жену – ни кожи ни рожи – в Москву не было никакого резона. Теперь ему была нужна красивая, молодая и образованная москвичка. Почему не Настя? Мать считала, что дело почти решенное, оставались только технические моменты.

Настя вернулась домой через месяц, изрядно подустав от деятельной матушки. А через три дня, когда она вышла на балкон покурить, увидела длинный белый лимузин у подъезда, Лолку, затянутую в шелковый корсет, с веночком из мелких цветов на буйных кудрях, и Игоря, который подхватил эту самую Лолку на руки и понес к машине. Настя бросила недокуренную сигарету вниз – жаль, что окурок отогнал ветер и не вспыхнул тонкий атлас пышной невестиной юбки.

А через две недели, в дождь и мерзкую ноябрьскую промозглость, Настя ловила машину после работы. Машина остановилась. За рулем сидел здоровый молодой парень. Машину он вел уверенно и даже лихо, громко подпевая радио «Шансон». Настя посмотрела на его крупные руки и почему-то, неожиданно даже для себя, пригласила его к себе – выпить кофе. Он рассмеялся, весело посмотрел на Настю и сказал, что кофе не пьет, а пьет чай и пиво.

Звали его Денис, и переехал он к ней через месяц. Сразу починил кран в ванной, поправил карниз на кухне и принес в дом странные продукты, которые раньше у Насти не приживались, – свинину, картошку, селедку. Играючи пожарил отбивные и картошку и попросил Настю на завтра сварить борщ. Но главное не это. А то, что, кажется, Настя уже почти поняла, засыпая ночью на широкой груди Дениса и с нежностью слушая его довольно мощный храп. Ну, в смысле поняла, о чем ей тогда говорил Игорь. Ну, когда пожелал ей понять что-то такое, о чем он раньше не догадывался сам.

Вот такие метаморфозы случаются с человеком. Не часто. Но все же бывает. И жизнь иногда разворачивается самым неожиданным образом и для окружающих, и для нас самих. А спустя год Настя родила дочку, такую же крупную и щекастую, как и ее отец. Гуляя с коляской во дворе, столкнулась как-то с Лолкой – та была тоже с коляской. Настя посмотрела на испуганную Лолку и рассмеялась. На следующий день они гуляли уже вместе, конечно, вдвоем веселее. Обсуждали, естественно, свои женские дела – памперсы, соски, обеды, ужины, мужей.

В общем, все то, что обычно обсуждают вполне счастливые женщины.

Милая моя Ивочка! Такая прекрасная и такая душистая. И сегодня, когда прошло столько лет, я слышу твой тихий, слегка приглушенный смех, помню запах твоих чудесных волос и аромат твоих духов, один и тот же – всегда ландыш. Господи, сколько прошло лет, а я помню так ярко и отчетливо три коротких звонка в дверь – и я лечу, лечу сломя голову навстречу тебе. Вот сейчас я открою дверь и увижу тебя – в темном пальто, платок уже на плечах, и ты отряхиваешь снежинки с густых коротких волос.

– Соскучилась? – смеешься ты.

Я? Боже мой! Да я скучаю по тебе всегда и жду тебя тоже всегда. Как я ошеломительно рада тебе! Это знает только мое детское встревоженное сердце. Оно гулко колотится, и я висну на Ивочке. Она смеется: тяжелая какая! Из кухни появляется мама, брови сдвинуты к переносице: ревнует, уже понимаю я. Понимает это и Ивочка и, снимая пальто, чуть отстраняет меня.

Мама дежурно клюет Ивочку в щеку, и они проходят на кухню. Но я точно знаю, что через пару часов они вдоволь наговорятся и Ивочка придет в мою комнату. У нас с ней будет уйма времени, ведь уйдет она поздно вечером, когда дождется с работы отца, все вместе мы сядем ужинать. И позже, когда недовольную меня все-таки отправят спать, она обязательно зайдет ко мне, сядет на кровать, и мы долго будем прощаться, и я все буду удерживать ее за руку и просить посидеть, ну еще хотя бы десять минут. Эту «лавочку» прикроет моя строгая мама: с укором скажет Ивочке, что мне завтра рано вставать. Ивочка смутится, засуетится и быстро соберется уходить.