Джон Апдайк - Деревни

— Как это не о чем? — возразила Джулия. — Каждый день столько новостей. Поговори об экономике или о том, стоит ли нам воевать с Ираком.

— Когда человеку стукнуло семьдесят — слава Богу, ты еще молода и с тобой этого не произошло, — так вот, когда человеку стукнуло семьдесят, он перестает интересоваться новостями. Ничего нового в них нет. Что до Ирака, то при прошлом президенте мы уже воевали с ним.

— Тогда о гольфе. Тебе же нравится гольф.

— Гольф — да, но не обязательно игроки в гольф. Мужчины только о ерунде и умеют говорить. Не мудрено, что женщинам становится скучно. По-моему, в Миддл-Фоллс наши жены так не скучали. Интересно, о чем мы тогда говорили?

— Мы говорили о том, как хочется кого-нибудь трахнуть, хотя и выражались обиняком.

— Ничего подобного!

— Я была там.

— Ну и на здоровье. Хоть сейчас выбирай себе самого лучшего.

Джулия не любила, когда ей о чем-то таком напоминали. Чтобы загладить свой резкий выпад, Оуэн заканючил:

— Что же мне все-таки делать весь день, пока мы не отправимся к Эйксонам? — Он не привык и минуту сидеть без работы.

Свою первую удачную в коммерческом отношении программу «Диджит-Айз» он разработал на основе смеси машинного кода и первого варианта ФОРТРАНа, изученного им в гараже за дощатым домом на Выгонном шоссе, который они с Филлис снимали первые полтора года в Миддл-Фоллс. Теперь в Хаскеллз-Кроссинг гараж у него просторнее, в нем три автомашины, оборудование для ухода за газоном (он к нему, правда, еще не притрагивался) и куча картонных коробок со школьными и университетскими тетрадями, сваленными здесь их детьми от предыдущих браков.

— Сходи в клуб, поиграй в гольф, — предлагает Джулия. — Или помоги мне прополоть грядки и подрезать плющ. А то все как в дерьме. — Манеры у нее были благопристойные, зато язычок с перцем.

Оуэн часто вспоминает игровую площадку в Уиллоу, которую бульдозер давно сровнял с землей. Время там тянулось медленно, но он этого не замечал, играя в уголки, плетя из травинок шнурки, которые могли понадобиться разве что мисс Мулл, отыскивая заброшенный на кукурузное поле мяч. Ему нравилось смотреть, как Джинджер Биттинг лазает, точно обезьяна, по шведской стенке и виснет на ней или взмывает вверх на качелях.

Здесь, в Хаскеллз-Кроссинг, у взрослых, как у детей, тоже есть игровая площадка — клуб с плавательным бассейном, теннисным кортом, закусочной и, вероятно, с неприличными надписями и рисунками в укромных уголках, куда мало кому придет в голову заглянуть. Оуэн воспринимал это место отдыха и развлечений, сверкающее ослепительным блеском богатства, как место безделья и безнадежной скуки. Бедным тоже бывает тоскливо, но они не теряют надежды, что их дела пойдут в гору. Богатые же хотят, чтобы все оставалось как есть — что еще маловероятнее. Проблемы людей с большими деньгами: постоянные проигрыши сопернику по гольфу; огромный дом, загораживающий соседям вид на океан, что возводит какой-нибудь толстосум из другого штата; невозможность найти работящую прислугу для дома и сада (даже бразильцы с албанцами стали запрашивать непомерную плату и научились филонить); спад деловой активности на бирже; растущие налоги с недвижимости; взрослые дети — они то женятся, то разводятся, то отдают себя донкихотским занятиям вроде занятий живописью или участвуют в антивоенном движении — все это кажется Оуэну пустяками по сравнению с вопросами жизни и смерти, которые решала его семья, пока он рос.

Как покатая крыша их дома на Мифлин-авеню выдержала сто дождей и ураган тридцать восьмого года, так старшие защищали Оуэна от града неприятностей и забот: от нищеты, поскольку федеральной программы помощи нуждающимся не существовало; от болезней, против которых не было эффективных лекарств, как в первые послевоенные-годы; от потери социального статуса, чего не прощают в нашей общественной системе. Но ребенок слышал обрывки разговоров из соседних комнат: отец может лишиться работы, текстильная фабрика едва жива, слабое здоровье у мамы. У нее высокое кровяное давление и какие-то женские неполадки. Помимо похабных рисунков, Оуэн ничего не знал о половых органах женщин, но слышал, что против женских болезней доктора бессильны. Дед и бабушка были далеко не молоды. Они целыми днями сидели у себя в комнате, где пахло стареющим телом, но каждое утро являлись к завтраку, отодвигая тем самым уход из жизни. Оуэн переходил из класса в класс, благодарный, что его мирок на Мифлин-авеню более или менее устойчив.