Джон Апдайк - Деревни

Оуэн прибыл на новое место жительства как таинственный незнакомец, сколотивший кое-какое состояние на занятии, которое с каждым годом становилось все менее и менее экзотичным. На него смотрели как на своего рода алхимика, но сам-то он знал, что алхимия Бэббиджа и Тюринга, Мочли и Эккерта и фон Неймана давно стала обыкновенной химией, областью нудных количественных анализов и неприятных запахов.

Некоторое время он рассеянно и лениво работал со своим усиленным под его заказ «Макинтошем» особой конфигурации, надеясь создать что-нибудь новенькое — например, что-то вроде браузера, программы-обозревателя, — решив при этом пару хитроумных технических задач, хотя в глубине души знал: время индивидуального творчества прошло, любые попытки самостоятельно что-то выразить тонут в безбрежном море культурной и технологической посредственности — ворованной музыки, порнографии, электронной почты и цифровых фотоаппаратов, скандальных звезд, непроверенных фактов, всего того, о чем в годы, когда Оуэн был молод, читали только в печати, что рекламировалось в десятках газет, журналов, каталогов, буклетов.

В наши дни любой маклер в любое время дня и ночи может за несколько секунд узнать текущие курсы валют и акций на гонконгской бирже, нажав на кнопку, как водитель нажимает на педаль газа. Но общедоступность и повсеместное распространение демонстрируют чудеса этого удивительного изобретения. Как в веке ушедшем слаборазвитые страны похитили у американского рабочего плоды его труда — автомобильное и текстильное производство, так в веке нынешнем производство компьютерной техники и компьютерная технология переносятся в Индию, Россию, Китай, на Филиппины. Все это слишком печально. Но и прогресс, и всякие изменения вообще, весь этот естественный отбор — вещь очень печальная. И мало удивительного есть в том, что Оуэн в свои преклонные годы, теперь, когда последние из их с Джулией совместных шестерых отпрысков покинули дом, отдался живописи — с ее тишиной, с протяжной в веках связью с божественным, с ее резким запахом терпеливо очищенных эссенций и минералов.

Дети, как им и свойственно, обвыклись в новых условиях.

Скромная церемония бракосочетания Оуэна и Джулии прошла в Федералистской церкви в Лоувер-Фоллс. Там девятилетнюю Рейчел и семилетнего Томаса Ларсонов познакомили с его детьми. Малыши жались к матери, но та, мужественно приняв на себя непопулярную роль приемной родительницы, усердно обхаживала младших Маккензи. Впрочем, все четверо были уже представителями поколения молодежи, довольно искушенной и переставшей обращать внимание на семейные распри, какими полнилось телевидение, они не были в особой претензии на мачеху за то, что та увела их отца. Лишь малолетняя Ева первое время чуждалась Джулии. Они сблизились, когда она достигла половой зрелости и ей понадобились советы взрослой женщины. В шестнадцать лет Ева снова замкнулась, уйдя в свои женские тайны.

«Наступает такой этап жизни, — размышлял Оуэн, — когда уже дети начинают учить тебя мудрости и всему иному — к примеру, смягчать удар, катя по ухабам». В отношении Хаскеллз-Кроссинг для него это была Джулия, много чего здесь знавшая.

Молодой Артур Ларсон по окончании духовной семинарии Ньютона в Андовере получил назначение в захудалую епископальную церковь в Кэботе. Тамошние прихожане завидовали своим единоверцам из Хаскеллз-Кроссинг, где церковь Святого Варнавы весьма процветала. Из Миддл-Фоллс, где бывшее здание старой оружейной фабрики вновь стояло пустым, хотя на нем еще красовалась вывеска фирмы «Программное обеспечение Э — О», но ее сотрудники поувольнялись, а наиболее перспективные перешли в корпорацию «Эппл», — из Миддл-Фоллс Хаскеллз-Кроссинг казался землей обетованной. Хотя это был самый обычный поселок, его жители тоже не считали его таким. Они, как и обитатели других городов, поселков и деревень, видели в нем центр мироздания. После двадцати пяти лет совместной жизни Хаскеллз-Кроссинг стал для Оуэна с Джулией средоточием всего сущего.

Отношения между ними самые нежные, но их преследуют призраки прошлого. Оуэн почти каждый день вспоминает Филлис, хотя ее облик не тревожит его сны. Часто во сне ему является некая собирательная фигура жены, и, проснувшись, он не может определить, кто это была — Джулия, Филлис или какая-то другая женщина. Иногда она хозяйничает в доме, где каждый уголок, каждая выщербленная тарелка — те самые, что были в доме, где он жил, или даже в доме его деда и бабушки, Исаака и Анны Рауш на Мифлин-авеню в Уиллоу. На плечи его мамы — дочери, матери и жены — ложились все семейные заботы.