Пер Лагерквист: Варавва

— Ты, выходит, не веришь, что он воскреснет?

— Нет, нет, я верю. Конечно, они говорят правду. Что Учитель вернется и явит свою силу и славу. Я в этом не сомневаюсь — и они же писания знают получше. И тогда пробьет великий час. Они даже говорят: начнется новый век, счастливый век, когда Сын Человеческий будет править в своем царстве.

— Сын Человеческий?

— Да. Так он себя называл.

— Сын Человеческий?..

— Да. Так он говорил. Но некоторые думают… Нет, никак не выговорю…

Варавва придвинулся к нему поближе.

— Что же они думают?

— Они… они думают, что он сын самого Бога!

— Сын Бога!

— Да… Но только, поди, неправда это. Даже оторопь берет. Лучше пусть бы он вернулся такой же, как был.

Варавва стал сам не свой.

— Чего болтают! — крикнул он. — Сын Божий! Сына Божьего — и распяли! Сам понимаешь, не могло этого быть!

— Я тебе уже сказал, что это, поди, неправда. И еще повторю, если хочешь.

— Какие же безумцы могут этому верить? — продолжал Варавва, и шрам под глазом у него побагровел, как бывало всегда, когда что-то выводило из себя Варавву. — Сын Божий! Какой же он Сын Божий! Думаешь, так он и спустился бы на землю! И стал бы бродить по твоим родным местам да проповедовать!

— Ну… почему? Это как раз могло быть. Почему бы и не по нашим местам? Край у нас, конечно, глухой, но откуда-то надо же было начать. — И высокий посмотрел на него так простодушно, что Варавва чуть не рассмеялся. Но он чересчур был взволнован для этого. Он весь дергался и все время подтягивал на плечо козью шкуру, хоть она вовсе не сползала с плеча. — Ну а чудеса, которые были после его смерти? — спросил высокий. — О них ты подумал?..

— Чудеса?

— Ты что, не знаешь, что, когда он умер, стало темно?

Варавва глянул в сторону и потер глаза.

— И что земля потряслась и Голгофа треснула снизу доверху в том месте, где стоял крест?

— Ничего подобного! Вы все это выдумали! Откуда ты знаешь, что она раскололась? Ты разве там был?

И вдруг высокий изменился в лице. Он с сомнением посмотрел на Варавву и тотчас опустил взгляд.

— Нет, нет. Я ничего не знаю. Я не могу ничего доказать, — пробормотал он. И долго потом он молчал и вздыхал тяжко.

Наконец он положил руку на плечо Варавве и выговорил:

— Знаешь… Меня не было рядом с Учителем, когда он страдал и умер. Я убежал. Покинул его и убежал. А перед тем я от него даже отрекся. И это самое страшное. Я от него отрекся. Как ему простить меня, если он вернется! Что я скажу, что отвечу, когда он меня спросит! — И, уткнувшись большим бородатым лицом в ладони, он стал раскачиваться из стороны в сторону. — Как я мог это сделать! Как мог человек сделать такое! — В синих глазах его стояли слезы, когда он снова взглянул на Варавву. — Вот ты спрашивал, что меня печалит. Теперь ты знаешь. Теперь ты знаешь, что я за человек. А Господь мой и Учитель еще лучше твоего это знает. Горе мне, несчастному. Как ты думаешь, простит меня Учитель?

Варавва сказал, что, наверное, простит. Его не очень-то занимало, что ему говорил высокий, но он все равно так сказал, просто для разговора, да и нравился почему-то Варавве этот человек, который винился, будто преступник, хоть он, в общем, ничего худого не сделал. Ну мало ли кто кого обманывает, подумаешь!

Высокий схватил его за руку и крепко ее пожал.

— Ты правда так считаешь? Правда? — повторял он осипшим голосом.

Тут как раз несколько человек проходили мимо по площади.

Когда они заметили высокого рыжего и увидели, с кем тот сидит и беседует, они замерли, будто не веря своим глазам. Они бросились к высокому, и, хотя во всей их повадке была странная почтительность, не вязавшаяся с его жалкой одеждой, они закричали:

— Ты знаешь, кто этот человек?

— Нет, — ответил честно высокий, — я его не знаю. Но у него добрая душа, и мы славно поговорили.

— И ты не знаешь, что это вместо него распяли Учителя?

Высокий выпустил руку Вараввы и переводил взгляд с одного на другого не в силах скрыть своего смятения. Остальные же ясно показывали своим видом, что они думают о Варавве, и слышно было, как тяжело, гневно они дышат.

Варавва встал и отвернулся так, что они больше не видели его лица.

— Прочь отсюда, нечестивец! — закричали они на него.

И Варавва запахнулся в козий мех и пошел один по улице, не оглядываясь.

Девушка с заячьей губой не спала. Она лежала, смотрела на звезды и думала про то, что скоро должно случиться. Нет, спать ей нельзя, ей надо бодрствовать всю ночь.

Она лежала на соломе, которую собрала в яме у Навозных ворот, а вокруг нее стонали, ворочались во сне больные и тренькали бубенцы прокаженного, ходьбою старавшегося утишить боль. Кучи отбросов наполняли всю долину зловонием, трудно было дышать, но она уже привыкла, она не замечала смрада. Здесь никто его не замечал.