Дино Буццати - Шестьдесят рассказов

— Кто-то, кажется, стрелял сегодня ночью? — после обычных приветствий вдруг спросил кавалер Бернардис. — Серьезная, говорят, схватка произошла сегодня ночью у пекарни?

— Не знаю, кто это был! — ответил Дефенденте, напуская на себя безразличие. — Какие-то подлецы хотели проникнуть на склад. Мелкие воришки. Я сделал два выстрела вслепую, и они удрали.

— Вслепую? — спросил Лучони своим ехидным тоном. — Почему же ты не стрелял прямо в них? Ты ведь их видел!

— В такую-то темень! Что там можно было разглядеть? Я услышал, как кто-то возится внизу, у двери, и выстрелил из окна наугад.

— И отправил на тот свет… безвинную тварь!

— А, да-да, — произнес пекарь, как бы что-то припоминая, — я, кажется, подстрелил какую-то собаку. Не знаю, как уж она там оказалась. Лично я собак не держу.

В кафе воцарилось многозначительное молчание. Все смотрели на пекаря. Торговец канцелярскими товарами Тревалья направился к выходу.

— Н-да… Всех вам благ. — Затем отчеканил: — Всего хорошего и вам, синьор Сапори!

— Честь имею, — ответил пекарь и повернулся к нему спиной.

Что этот тип хотел сказать? Уж не обвиняют ли они его в убийстве собаки отшельника? Вот она, людская неблагодарность! Их избавили от наваждения, а они еще нос воротят. Что же это такое? Могли бы в кои-то веки не таиться.

Бернардис как нельзя более некстати попытался внести в дело ясность:

— Видишь ли, Дефенденте… кое-кто думает, что было бы лучше, если бы ты не убивал эту псину…

— А что? Я же не нарочно…

— Нарочно или не нарочно, но, понимаешь, говорят, что это была собака отшельника, и говорят, лучше было бы оставить ее в покое, это, говорят, грозит нам всякими неприятностями… Ты же знаешь, когда люди начинают болтать…

— Да я-то какое отношение имею ко всяким собакам отшельников? Черт побери, уж не вздумали ли эти идиоты меня судить? — сказал он с натянутым смешком.

Тут вмешался Лучони:

— Спокойно, друзья, спокойно… Кто сказал, что это была собака отшельника? Кто распространяет подобную чепуху?

— Да они сами ничего толком не знают! — пожав плечами, сказал Дефенденте.

— Это говорят те, — заметил кавалер Бернардис, — кто видел сегодня утром, как ее хоронили… Говорят, это именно тот пес, у него на кончике левого уха было белое пятнышко.

— А сам он весь черный?

— Да, черный, — ответил кто-то из присутствующих.

— Крупный такой, и хвост ершиком?

— Совершенно верно.

— По-вашему, это была собака отшельника?

— Ну да, отшельника.

— Тогда смотрите, вот она, ваша собака! — воскликнул Лучони, указывая на дорогу. — Живехонькая. И еще здоровее, чем прежде!

Дефенденте побелел так, что стал похож на гипсовое изваяние. Ленивой трусцой по улице бежал Галеоне. На мгновение остановившись, он посмотрел через стекло на людей, собравшихся в кафе, и спокойно двинулся дальше.

Почему это нищим по утрам кажется, что им теперь достается больше хлеба, чем прежде? Почему кружки с пожертвованиями, в которые на протяжении долгих лет не попадало ни сольдо, сейчас весело позвякивают? Почему дети, бывшие до сих пор такими строптивыми, охотно бегут в школу? Почему гроздья винограда остаются на лозах до самого сбора и никто их не обрывает? Почему мальчишки не кидают камнями и гнилыми помидорами в горбатого Мартино? Почему все это и еще многое другое? Никто, конечно, не признается: жители Тиса упрямы и независимы, и никогда вы от них не услышите правды, то есть что они боятся какой-то дворняги, причем не того, что она их покусает, а того, что она может плохо о них подумать.

Дефенденте исходил желчью. Это же рабство какое-то! Даже ночью невозможно дышать спокойно. Что за наказание — присутствие Бога, если оно тебе не нужно! А Бог был, и это не какая-то там сказка; Он не прятался в церкви среди свечей и ладана, а бродил из дома в дом, избрав своим, так сказать, средством передвижения обычную собаку. Крошечная частичка Создателя, малая толика Его души проникла в Галеоне и теперь его глазами смотрела, приглядывалась, примечала.

Когда только к этой псине придет старость? Хоть бы она поскорее обессилела и сидела себе спокойно где-нибудь в уголке! Утратив из-за старости способность передвигаться, она перестала бы досаждать людям.

А годы все шли и шли, на улицах не горланили и не сквернословили пьянчужки, после полуночи девицы уже не прогуливались под портиками и не хихикали с солдатами. Когда старая корзина Дефенденте развалилась от долгого употребления, он обзавелся новой, но не стал делать в ней потайную дверцу (пока под ногами путался Галеоне, он не осмеливался воровать хлеб у нищих). А бригадир карабинеров Венарьелло спокойно дремал на пороге казармы, удобно устроившись в глубоком плетеном кресле.