Дино Буццати - Шестьдесят рассказов

Лайянни прервал ее:

— В общем, если я вас правильно понял, от меня требуется, чтобы я его проводил, пользуясь, так сказать, своим авторитетом. Ха-ха-ха!

Он так рассмеялся, что донна Клара остолбенела. А Лайянни все хохотал, отмахиваясь правой рукой, словно хотел показать, что он, конечно, понимает, да-да, так смеяться неприлично, что он просит извинить его, ему неловко, но ситуация очень уж забавна. Наконец, переведя немного дух, но все еще сотрясаясь от приступов смеха, Лайянни промолвил со свойственной ему манерностью:

— Я последний, дорогая синьора… понимаете, что я имею в виду? Так вот, я последний из всех присутствующих здесь, в «Ла Скала», включая капельдинеров и лакеев… Последний, кто может защитить великого Гроссгемюта, да, последний… Мой авторитет? Нет, это великолепно! Да знаете ли вы, кого из всех нас «морцисты» уберут сразу же, первым? Знаете? — Он ждал ответа.

— Нет, конечно, — сказала донна Клара.

— Вашего покорного слугу, уважаемая синьора! Именно со мной они сведут счеты раньше, чем с кем-либо другим.

— Вы хотите сказать, что впали в немилость? — спросила она, с трудом выдавливая из себя слова.

— Совершенно верно.

— Так вдруг? Именно сегодня вечером?

— Да. Надо же такому случиться. Как раз между вторым и третьим актами, после короткой стычки. Но, думаю, этот план созрел у них уже давно.

— Ну, во всяком случае, им не удалось испортить вам настроение…

— А что нам остается! — горько вздохнул он. — Мы всегда готовы к худшему… Привыкли… Иначе туго бы нам пришлось…

— Выходит, моя миссия не увенчалась успехом. Прошу прощения и желаю удачи, если подобное пожелание уместно в данном случае, — сказала донна Клара уже на ходу, отвернувшись от него. — Ничего не поделаешь, — сообщила она директору, — заступничество нашего депутата не стоит больше, как говорится, выеденного яйца… Но не беспокойтесь… о Гроссгемюте я позабочусь сама…

Гости, почти в полной тишине следившие издали за переговорами, сумели разобрать лишь отдельные фразы. Но никто при этом так не вытаращил глаза, как наш старый Коттес: в человеке, которого назвали депутатом Лайянни, он узнал таинственного господина, говорившего с ним об Ардуино.

Переговоры донны Клары, непринужденность, с какой она держалась во время беседы с депугатом-«морцистом», а также то, что она сама вызвалась проводить Гроссгемюта до отеля, дали повод к всевозможным толкам. Значит, есть доля правды, подумали многие, в тех упорных слухах: выходит, донна Клара действительно заигрывала с «морцистами». Делая вид, будто политика ее совершенно не интересует, она лавировала между двумя лагерями. Впрочем, зная, что это за женщина, удивляться не приходилось. Можно ли представить себе, чтобы донна Клара в своем стремлении удержаться в седле не предусмотрела все возможные варианты и не обзавелась необходимыми связями в лагере «морцистов»? Многие дамы были возмущены. Мужчины же отнеслись к ней более сочувственно.

Отъезд Гроссгемюта с синьорой Пассалаккуа, ознаменовав собой конец приема, взбудоражил всех еще больше. Никакого «светского» предлога для того, чтобы остаться в театре, уже не было. Маски сорваны. Шелка, декольте, фраки, драгоценности — весь этот праздничный «арсенал» вдруг превратился в убогую мишуру, как бывает после карнавала: веселье кончилось, уступив место тяготам повседневности. И не просто повседневности — близящийся рассвет сулил кое-что пострашнее.

Группа гостей вышла на балкон посмотреть, что делается внизу. Площадь была пустынной, неподвижные автомобили, казалось, дремали, какие-то уж слишком черные, всеми покинутые. А где же шоферы? Тоже дремлют, свернувшись на задних сиденьях, или сбежали, чтобы принять участие в перевороте? Шары уличных фонарей светили, как всегда; город был погружен в сон. Все напрягали слух, ожидая, что вот-вот накатятся издали рев, отголоски криков, выстрелы, грохот повозок со снаряжением. Но кругом было тихо.

— Да мы с ума сошли! — воскликнул кто-то. — Представляете, что будет, если они увидят всю эту иллюминацию? Настоящая светящаяся мишень!

Все вернулись в помещение и сами опустили наружные жалюзи; кто-то пошел искать электрика. Вскоре большие люстры в фойе погасли. Капельдинеры принесли с десяток подсвечников и поставили их на пол. Это тоже омрачило души, словно дурное предзнаменование.

Поскольку диванов было мало, уставшие мужчины и женщины стали усаживаться на пол, подстелив пальто и плащи — чтобы не испачкаться. Рядом с музеем перед маленькой комнаткой, где находился телефон, выстроилась очередь. Коттес тоже стоял в ней, рассчитывая хотя бы предупредить Ардуино об опасности. Никто вокруг уже не шутил, никто не вспоминал о Гроссгемюте и его «Избиении младенцев».