Дино Буццати - Шестьдесят рассказов

— Да-да, — откликнулся Коттес, чувствуя, как в душе опять поднимается тревога, такая же, какую он испытал при встрече с Бомбассеи, только еще более острая. — Да… Но, уверяю вас, я совершенно ничего не могу понять…

Дали второй звонок. Они шли по коридору, который тянется вдоль левой стороны партера.

Возле лесенки, ведущей к креслам, странный господин остановился.

— Я должен вас покинуть, — сказал он. — Мое место не в партере… Да, так вот… Думаю, достаточно будет, если я скажу, что вашему сыну, композитору… пожалуй, лучше поостеречься, да… Он уже не ребенок, не так ли, маэстро?.. Но вы идите, идите, уже свет погасили… Я и так сказал лишнее, поэтому…

Он рассмеялся, кивнул и, не протянув руки, быстро, почти бегом, удалился по красной ковровой дорожке уже пустого коридора.

Старый Коттес растерянно вошел в темный зал и, на ходу извиняясь, добрался до своего кресла. Он был в полном душевном смятении. Что же задумал этот сумасшедший Ардуино? Выходит, весь Милан знает, а он, отец, даже представить себе не может, о чем идет речь. И кто этот таинственный господин? Где их познакомили? Безуспешно пытался Коттес припомнить обстоятельства их первой встречи. Похоже, к музыкальным сферам он не имеет отношения. Тогда где же? Может, за границей? В какой-нибудь гостинице во время отдыха? Нет, на ум ничего не приходило. Между тем из глубины сцены, по-змеиному извиваясь, двигалась к рампе обольстительная Марта Витт, чье варварски обнаженное тело должно было символизировать страх или что-то в этом роде, вползающий во дворец тетрарха.

С Божьей помощью и второй акт подошел к концу. Как только зажгли свет, старый Коттес стал беспокойно шарить взглядом, отыскивая того господина. Сейчас он расспросит его обо всем, заставит наконец объясниться; никто не может отказать ему в праве… Но того что-то не было видно. Коттеса так и тянуло взглянуть на ложу с тремя мрачными типами. О, теперь их было уже не трое, а четверо. Четвертый стоял чуть позади и, хотя был в смокинге, выглядел так же убого, как остальные. Вышедший из моды смокинг (теперь уже Коттес, не колеблясь, поднес к глазам бинокль), мятая, не первой свежести рубашка. Но в отличие от первых троих этот, новенький, хитровато усмехался. По спине маэстро побежали мурашки.

Он повернулся к профессору Ферро с видом утопающего, который хватается за соломинку.

— Простите, профессор, — сказал он порывисто, — вы не знаете, что это за три противных типа вон в той ложе третьего яруса, слева от дамы в лиловом?

— Вы имеете в виду тех некромантов? — смеясь, откликнулся педиатр. — Да это же генеральный штаб! Генеральный штаб почти в полном составе!

— Генеральный штаб? Какой генеральный штаб?

Ферро даже развеселился.

— А вы, маэстро, как всегда, витаете в облаках. Счастливчик!

— Что за генеральный штаб? — настаивал Коттес, теряя терпение.

— О Господи, да генеральный штаб «морцистов»!

— «Морцистов»? — переспросил старик, обуреваемый все более мрачными мыслями.

«Морцисты»… Какое страшное слово! Он, Коттес, не был ни «за», ни «против» них, он вообще в таких делах не разбирался, никогда ничем таким не интересовался, знал только, что «морцисты» — люди опасные, с ними лучше не связываться. А этот паршивец Ардуино выступил против «морцистов», чем и навлек на себя их гнев. Других объяснений не было. Значит, вот чем — политикой, интригами — занимается этот безмозглый мальчишка! Нет чтобы вложить в свою музыку хоть каплю здравого смысла. Конечно, он снисходительный, добрый, терпеливый отец, но всему есть предел: завтра же, черт побери, он выскажет все, что думает по этому поводу! Рисковать жизнью из-за какой-то идиотской фанаберии! Он сразу же отказался от мысли расспрашивать того человека, ибо понял, что разговор с ним будет бесполезным, если не вредным. «Морцисты» шутить не любят. Спасибо еще, что у них хватило великодушия предупредить его. Коттес обернулся. Ему казалось, что весь зал смотрит на него. Смотрит неодобрительно. Да, опасные типы эти «морцисты». У них сила. Они неуловимы. Зачем же их провоцировать?

Коттес с трудом вернулся к действительности.

— Маэстро, вам нехорошо? — спрашивал его профессор Ферро.

— Что вы сказали?.. Нет, почему же… — ответил он, постепенно приходя в себя.

— Вы вдруг сильно побледнели… В такой духоте случается… Простите…

— Что вы… спасибо… — ответил Коттес. — Я и впрямь почувствовал какую-то внезапную слабость. Что поделаешь, возраст!

Он встал и направился к выходу. И как по утрам с первым солнечным лучом исчезают кошмары, всю ночь терзавшие человека, так и мрамор фойе, вид всей этой богатой, пышущей здоровьем, элегантной, надушенной и оживленной публики помогли старому музыканту вынырнуть из темного омута, куда затянуло его неожиданное открытие. Решив отвлечься, он подошел к группе споривших критиков.