Арнольд Каштанов - Хакер Астарты

Марина заплакала. Нет, я был несправедлив к ней. Она взяла на себя самые трудные хлопоты. Что бы я делал без нее?

Четвертого апреля пришло решение Минздрава. Ривка нашла нас на скамейке среди аллей, чтобы горделиво сообщить, что сделала это. Дуля получила постоянное место в отделении для таких, как она, «ходящих несамостоятельных». Все денежные дела таким образом решились. Ривка имела право рассчитывать на благодарность.

— Но, — я старался, чтобы Дуля ничего не поняла и не насторожилась, — мы ведь… отсюда…

— Вы сделаете очень большую ошибку, — быстро сказала Ривка. — Я только что говорила с Эллой и Таней, они вас не понимают. Имейте в виду, что хуже будет не вам, а ей самой.

Дуля не вслушивалась в наш разговор на иврите.

Я кивнул.

— В отделении ходячих с частичной несамостоятельностью очень хорошая старшая медсестра, — громко сказала Ривка. — Место освободится через два-три дня.

Она ласково провела рукой по щеке Дули, улыбнулась и ушла.

Дуля по-прежнему называла домом палату. Гуляя по аллеям и отдыхая на скамейках, мы оба не упоминали ни дом, ни внуков, как будто их никогда не было. Она уставала от любого разговора. Все еще не понимала, где находится, — то есть понимала смутно, не желая вникать. Малейшее волнение перерастало в панику. Когда, выйдя покурить, я заболтался с Зиной и Валей на несколько лишних минут, она попыталась выбраться из кровати, стучала ограждением и так упорно звала меня, что санитарки накричали. Продолжала стучать и кричать, не желая их знать, и я, прибежав, тоже отругал. Обиделась, не хотела разговаривать. Весь вечер в столовой пугливо озиралась. На улице в это время было холодно и темно, все собирались вечерами у телевизора, больше некуда было деться. Началось мелькание на экране, Дуля тут же утомилась, отвернулась и просила увести в кровать — кружилась голова, подступила дурнота.

Пора было сказать, что мы едем домой. Я не знал, как это сделать. Произнести слово «дом» значило заставить ее вспомнить, что он есть. Это могло ввергнуть сознание в хаос. Боялся, что она снова сорвется в шок, как в «Гилель Яффе».

Но не подготовить было еще страшнее. Она привыкла к тихим аллеям «Мальбена». И вот увидит улицы, машины, дом, квартиру — что с ней будет? А вдруг разум не справится?

Седьмого апреля выписали Раю. За ней приехали две подружки. Это были бывшие российские инженерши, обе в свитерах, джинсах и шляпках, с юмором и сленгом шестидесятых. Они упаковали все имущество в два мешка, чтобы свободными руками вести Раю к такси. Рая боялась что-нибудь забыть. Дуля не могла дождаться, когда они уйдут. Я ждал от нее больше теплоты. В прежние времена она бы всплакнула, расставаясь.

Захотела выйти наружу. Посидели на скамейке, осторожно спросила:

— А почему ты не можешь спать на Раиной кровати? Зачем тебе уезжать ночью?

Я воспользовался случаем:

— Мы с тобой оба скоро переедем.

Она помолчала и решилась на вопрос:

— Куда?

— Есть одно место. Пока не скажу, но тебе понравится.

Сказал это небрежно, а сам искоса поглядывал. Показалось, что Дуля улыбнулась. Я трусливо перевел разговор на другое.

На следующий день, гуляя, сели на ту же скамейку. Неподалеку сели покурить санитарки, все длинноногие и молодые, со скандальными, как у московских продавщиц, голосами. Что-то обсуждали свое. Мы с Дулей молчали. Неожиданно она спросила:

— А что ты мне говорил вчера?

Я сразу понял, о чем она. Притворился непонимающим:

— О чем?

— Ну… ты сказал, мне понравится.

— Тебе понравится?… О чем же это я говорил…

— Мы куда-то поедем.

— А! Ну да! Уверен, что тебе понравится.

— Куда?

— Пока не скажу. Сюрприз. Если я сказал, что понравится, значит понравится.

Давно не видел на ее лице такой многозначительной улыбки. Она понимала! И в то же время она не давала себе осознать, что понимает.

— Ты что-то опять задумал.

«Опять» означало некоторый мой авантюризм, ухарство. Она так обо мне думала. Я уклончиво ответил:

— Мне здесь не очень нравится.

— Почему?

— А тебе нравится?

— Да. Вполне. Может быть, не поедем?

Она все поняла, это было уже несомненно. Не понятно было только, что такое «понимание». Психиатры умели объяснить, но, показалось мне, упустили какой-то важный оттенок. Для них этот оттенок не имел значения.

Когда возвращались в палату, Таня крикнула со своего поста, что меня хочет видеть Роза, старшая медсестра отделения, куда должны были перевести Дулю. После обеда я отправился. Отделение помещалось в тупичке у забора, такой же двухэтажный корпус и лужайка с газонами перед входом. За дверью начинался длинный коридор с открытыми дверьми палат, а прямо напротив — столовая с квадратными столиками. Санитарка собирала грязные тарелки, сбрасывая в бак остатки еды. Старики продолжали сидеть. Некоторые женщины были в платьях, кто-то и с накрашенными губами, большинство же лиц было серыми и унылыми, а одежда — больничными пижамами. Я привлек внимание — новые люди, наверно, появлялись нечасто.