Арнольд Каштанов - Хакер Астарты

Опять думал не о том. Недаром у друзей Марины девиз: «Не зацикливайся на ошибках». В машине попытался разобраться по-деловому:

— Если Минздрав оплачивает реабилитационный центр, то почему он не может оплатить те же две недели в больнице?

— Тебе не надо это понимать. Кроме того, больница старается маму выпихнуть. У них там война, друг друга подсиживают, а тут мама. Это, собственно, была моя идея — реабилитационный центр. Они бы просто отправили домой.

Залился мелодией второй ее мобильник. Марина кого-то распекала, с кем-то предупредительно и угодливо беседовала по-английски, переключилась на сына и включила звук, чтобы я участвовал в разговоре. Потом позвонила подруге-врачу и подробно рассказала ей о Дуле. В ее рассказе все выглядело мрачнее, чем мне казалось: психоз деменции, деменция развивалась давно, она уже стирать не могла, красное загружала с белым, тесты психиатров все проваливает, но как-то держалась, а после гриппа резкое снижение…

— Я тебе сочувствую, — сказала подруга. — Звони, если что.

Может быть, Дуля просыпалась до моего прихода и снова заснула. Я тихонько прошел к креслу, стал садиться, оно скрипнуло. Дуля открыла глаза и радостно засмеялась:

— Как ты вовремя! Откуда ты знал?

— О чем?

— Я сказала, что ты сейчас придешь.

— Кому?!

— Им!

Я похолодел. Может быть, с движениями и шло улучшение, но слабоумие развивалось так быстро, что я не успевал соответствовать. Или, может быть, не развивалось, а проявлялось? В ее снах появился убийца. Дуля закричала ему, что сейчас придет муж, и тут сразу вошел в палату я. Она решила, что убийцы при виде меня сбежали. В течение дня несколько раз повторяла: как ты умудрился появиться в самый последний момент! Каждый раз я возражал, что это был сон, она не спорила, но тут же забывала мои возражения, а сон запечатлелся. Но она не стала параноиком, который борется с врагами. У меня сестра параноик, я знаю, что это такое, это борьба без передышки. Дуля ни с кем не боролась. На ее поведении бред никак не отражался. Она не фиксировалась, отвлекалась мыслями.

После завтрака ходили по коридору. Держась за руку, Дуля вышагивала уверенно. Физиотерапевт, пробежав мимо, остановилась, понаблюдала и крикнула:

— Дуля, ты беседер!

Я попробовал убрать руку, но Дуля не решилась сделать шаг. Как сказала себе, что сама не может ходить, так и поверила. Идея, что можно что-то улучшить, всегда была ей чужда.

Мы прошли длинный коридор отделения из конца в конец, до самой входной двери. Там был холл-столовая и от нее шел другой коридор, в который выходили двери профессорских кабинетов. За одной, распахнутой, сидела Малка. Позвала. Сидели, разговаривали — были знакомы уже два года, приезжали к ней на консультации из Нетании, всегда считали дни до этих встреч, — и вдруг она решилась, посмотрела в глаза:

— Вы недовольны моим лечением?

Я ужаснулся:

— Малка, мы… это счастье… мы думаем, это счастье… я плохо знаю иврит… Почему ты так решила?

Она поверила и заметила сама себе:

— Я знаю, откуда идут эти разговоры.

Сняв с меня подозрение, потеплела и заговорила о Дуле:

— Это ведь началось не сегодня. Я надеюсь, все будет хорошо, но прежнего уже не будет никогда. После гриппа произошел скачок. Ты понимаешь?

— Да.

— Теперь ее должны лечить психиатры. Ты понимаешь?

— Да, конечно, Малка, — закивал я, продолжая радоваться, что она мне поверила.

— Они начинают давать лепонекс. Я уже не нужна. Твоя дочь договорилась с Мири, Мири договорилась с больничной кассой, вам оплатят две недели в реабилитационным центре. Это очень хорошо для Фариды. Мири сегодня весь день пытается связаться с «Мальбеном». У тебя ведь нет машины?

— Нет.

— Значит, Пардес-Хана тебе не годится. Туда не доберешься. Она обещала «Мальбен».

— Но зачем нам «Мальбен»? Если там не лечат!

— Пока она принимает лепонекс, она должна быть под медицинским контролем. Лепонекс может плохо подействовать на кровь, за этим надо следить. И там чудесно, ты сам увидишь. Ей будет хорошо. Я скажу Мири, чтобы никакое другое место, кроме «Мальбена». Обещаю.

— Большое спасибо, Малка.

Дуля тоже стала благодарить, радуясь, что я не поругался с Малкой. Она чувствовала все перемены моего настроения. В сущности, она оставалась в курсе дел, не вникая в их суть. Или надо сказать наоборот: не вникая в курс дела, понимала его суть.

Да, это было так. Ведь я собирался сопротивляться, сесть на кровать и не двигаться в места, а вместо этого от души сказал: «Большое спасибо». И Дуля считала, что я правильно сделал.