Зэди Смит - О красоте

— Я рад, что имею возможность поддержать черное искусство.

Его дочь закатила глаза.

— Да уж, действительно, радость жить в доме с Бароном Субботой {18} 18 Барон Суббота (Барон Самди) — в религии вуду дух смерти и загробного мира. Изображается в виде скелета в черном фраке и цилиндре. в каждом углу.

Впервые Виктория что-то сказала. Зору поразил ее голос — он был громким, низким, решительным, как у ее отца, и абсолютно не вязался с ее кокетливой внешностью.

— Виктория читает французских философов, — сухо пояснил мистер Кипе и стал презрительно перечислять властителей дум самой Зоры.

— А… да… понятно, — мямлила, слушая его, Зора. Она выпила лишний бокал вина. Обычно этого было достаточно, чтобы она начала кивать собеседнику прежде, чем он выскажет свою мысль, и говорить тоном уставшего от жизни европейского буржуа, которого уже в девятнадцать лет ничем не удивишь.

— Боюсь, поэтому-то она и ненавидит искусство самым бездарным образом. Но в Кембридже этому горю, надеюсь, помогут.

— Пап!

— А пока она кое-чему поучится здесь — должно быть, какие-то лекции у вас будут общие.

Девушки взглянули друг на друга без особого восторга по этому поводу.

— Я не ненавижу искусство, я ненавижу твое искусство, — заявила Виктория. Отец ласково потрепал ее по плечу, которым она дернула, как строптивый подросток.

— Ну а наш дом мало похож на музей, — сказала Зора, оглядывая пустые стены и гадая, почему она говорит именно о том, чего не хотела касаться. — Наша семья предпочитает концептуальное искусство. Вкусы у нас экстремальные, поэтому большая часть нашей коллекции немыслима в домашней обстановке. Папа — сторонник теории потрошения, он считает, что искусство должно выворачивать тебя наизнанку.

Последствия этого заявления не успели обрушится на Зору. На плечи ей легли две руки.

— Мама! — Зора обрадовалась матери, как никогда прежде.

— Развлекаешь гостей? — Кики сделала приглашающий жест своей пухлой рукой в блестящих браслетах. — Вы Монти? Кажется, ваша жена говорила мне, что теперь вы сэр Монти.

Плавность, с которой Кики включилась в беседу, произвела впечатление на дочь. Все-таки презираемые Зорой традиционные светские добродетели Веллингтона — уклончивость, умение сглаживать острые углы, лживая любезность и расчетливая речь — кое-что значили. В пять минут все пальто висели, все гости держали по бокалу и вели небрежный разговор.

— Карлин не с вами, мистер Кипе? — спросила Кики.

— Мам, я пойду… Извините, приятно было познакомиться, — сказала Зора, неопределенно ткнув пальцем в комнату и тут же устремившись туда.

— Значит, она не пришла? — снова спросила Кики, удивляясь, почему это ее так расстроило.

— Моя жена редко ходит на подобные сборища. Она не любит светские муравейники. По правде говоря, ей уютнее у домашнего очага.

Кики была знакома с этой извращенной метафорой недоверчивых консерваторов, но подобный акцент слышала впервые. Похоже на Эрскайна — те же развинченные модуляции, но гласные невероятно полновесны и глубоки.

— Очень жаль. Мне казалось, она так хотела прийти.

— А потом внезапно расхотела. — Он улыбнулся, и в его улыбке Кики прочла уверенность деспота в том, что ей хватит ума не продолжать эту тему дальше. — Настроение Карлин переменчиво.

Бедная Карлин! Кики с таким мужчиной и ночь провести побоялась бы, не то что целую жизнь. К счастью, Кипса надо было познакомить с массой людей. Он не мешкая потребовал список видных веллингтонцев, и Кики любезно назвала Джека Френча, Эрскайна, нескольких факультетских шишек; объяснила, что приглашали и ректора, и промолчала о том, что вероятность его прихода равнялась нулю. Дети Кипса быстро растворились в саду. Джером, к большой досаде Кики, по - прежнему отсиживался наверху. Кики водила Монти по комнатам. Его беседа с Говардом была короткой и лукавой — своеобразной моделью их жгучего противостояния: на одном конце Говард, поборник художественного радикализма, на другом Монти с его консервативными культурными взглядами, причем Говард не смог показать себя хозяином положения, потому что был пьян и воспринял все слишком всерьез. Кики разлучила их, отправив мужа к куратору маленькой бостонской галереи, весь вечер пытавшемуся его поймать. Говард вполуха слушал этого нервного человечка, наседавшего на него в связи с запланированной серией лекций о Рембрандте, которую Говард обещал устроить и не устроил. Гвоздем программы должна была стать лекция самого Говарда, увенчанная фуршетом с вином и сыром за счет колледжа. Лекцию Говард не написал, проблемой вина и сыра не озаботился. Он смотрел на Монти, за плечом куратора верховодившего остатками его партии. У камина велся громкий и игривый спор с Кристианом и Мередит, на периферии которого обретался Джек Френч, не успевавший вставлять свои остроты, но все равно пытавшийся. Говард нервничал: защищают ли его предполагаемые сторонники? Что если они над ним смеются?