Но пока еще «момент неподходящий». Сара уходит из больницы, вопреки советам интерна.
Пока все еще хорошо.
Пока о проблеме не говоришь, она как бы и не существует.
Комната не больше детской:
Встанет узкая кровать.
Здесь за тонкой занавеской
Мне работать и мечтать.
Кто-то наше производство
Смело ставит на поток.
Но гордиться тем уродством
Я б, наверное, не смог.
Глаз боится – руки строят.
Мысли где-то далеко…
В жизни самое простое
Достается нелегко.
Можно выучить науку,
Но еще нужна сноровка.
Набивай нещадно руку:
Часть победы – тренировка.
Пусть спина моя крючком,
И в груди теснится ком, —
Только пальцев дивный танец
Мне по-прежнему знаком.
Иногда от мастерской
До чудес подать рукой:
Под землей и в небесах
Слышу чьи-то голоса.
Повторяю, не ленюсь:
Просто эхом становлюсь.
Деревня Бадлапур, штат Уттар-Прадеш, Индия
Едва войдя в хижину, Смита замечает странное выражение на лице дочери. Она так спешила поскорее закончить рабочий день, что, вопреки обыкновению, даже не зашла к соседке, чтобы поделиться с ней объедками джатов. Она сбегала на колодец за водой, убрала на место тростниковую корзину и помылась во дворе – ведро, не больше, ведь надо оставить воды Лалите и Нагараджану. Каждый день, прежде чем переступить порог дома, Смита трижды намыливается с головы до ног. Она не желает вносить в дом мерзкий запах, не хочет, чтобы у мужа и дочери эта вонь ассоциировалась с нею. Этот запах, запах чужого дерьма… Она не хочет иметь к нему отношения, не хочет окончательно слиться с ним. И вот она трет, трет, трет изо всех сил руки, ноги, лицо, трет, чуть ли не сдирая кожу, спрятавшись за обрывком ткани, служащим ей ширмой, в глубине двора на самом краю деревушки Бадлапур, на границе штата Уттар-Прадеш.
Смита вытирается, надевает чистую одежду и входит в хижину. Лалита сидит в углу, прижав колени к груди, и не отрываясь смотрит в пол. На лице ее мелькает выражение, которого мать раньше никогда не видела: смесь гнева и грусти.
– Что с тобой?
Девочка не отвечает. Сидит стиснув зубы.
– Скажи. Ну, рассказывай. Говори же!
Лалита продолжает молчать, уставившись в пустоту, будто разглядывая какую-то воображаемую точку, которая видна ей одной, где-то далеко-далеко, в каком-то недоступном месте, где ее никто не смог бы достать, даже мать. Смита нервничает.
– Говори!
Девочка сжимается в комок, прячется внутрь себя самой, словно напуганная улитка в раковину. Чего проще – встряхнуть ее, накричать, заставить говорить. Но Смита знает свою дочку: так из нее ничего не вытянуть. Бабочка у нее в животе превращается в краба. Ее душит тревога. Что же случилось в школе? Этот мир ей совсем незнаком, однако она послала туда свою девочку, свое сокровище. Может, не надо было? Что там с ней сделали?
Она оглядывает Лалиту: сари на спине, похоже, разорвано. Прореха, да, точно, прореха!
– Что ты наделала? Ты испачкалась! Где ты шлялась?!
Смита хватает дочку за руку, отрывает от стены и притягивает к себе. Новое сари, которое она шила часами, ночь за ночью, отказывая себе во сне, только чтобы поспеть вовремя, – это самое сари, которым она так гордилась, теперь порвано, выпачкано, испорчено!
– Ты порвала его! Смотри!
Охваченная бешенством, Смита переходит на крик, но вдруг застывает как вкопанная. В душу закрадывается страшное сомнение. Она тащит Лалиту во двор, на свет, – внутри лачуги темно, свет туда почти не проникает. Она принимается раздевать ее, резкими движениями стаскивая с нее сари. Лалита не оказывает никакого сопротивления, ткань легко разматывается, сари ей чуть великовато. Увидев спину девочки, Смита вздрагивает: она вся исполосована красными метинами. Это следы ударов. Местами кожа рассечена до мяса, и там зияют открытые раны. Кроваво-красные, как бинди у нее на лбу.
– Кто тебя?! Скажи! Кто тебя побил?!
Девочка опускает глаза, и с губ ее слетает одно слово. Только одно.
– Учитель.
Лицо у Смиты становится багровым. От гнева на шее вздувается вена. Лалите делается страшно, она боится этой выпирающей жилы: мать всегда такая спокойная. Смита хватает девочку, трясет, голое тельце качается в ее руках, как былинка.
– За что? Что ты сделала?! Ты не слушалась?!
Она взрывается: ее дочь плохо вела себя в первый день учебы! Теперь, конечно же, учитель не захочет принимать ее обратно. Все надежды рухнули, все старания пошли прахом! Она-то знает, что это означает: снова отхожие места, грязь, чужое дерьмо. Снова корзина, эта проклятая корзина, от которой ей так хотелось уберечь дочку… Смита никогда не бывала грубой, она ни разу в жизни никого не ударила, но тут вдруг почувствовала, как накатывает волна безудержного бешенства. Это новое чувство охватывает ее всю целиком, прорывая дамбу благоразумия и накрывая ее с головой. Она бьет девочку по щекам. Лалита вся съеживается под ударами, защищается как может, закрывает лицо руками.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу