Аля Аль-Асуани - Дом Якобяна

— У господина встреча?.. Мне приготовить все, что надо, для господина?

Бей бросал взгляд в его сторону и долю секунды изучал Абсхарона, как будто подбирая подходящий для ответа тон… Он смотрел на полосатую прохудившуюся в нескольких местах галабею [2] Галабея — широкая длинная рубаха, традиционная одежда мужчин и женщин в Египте. из дешевой ткани, на протез вместо ноги, замечал старческое лицо с обросшим сединой подбородком, хитрые узкие глаза и извиняющуюся, просящую улыбку, которая не сходила с его лица…

— Мигом приготовь все, что надо для встречи… — быстро отвечал Заки-бей, выходя на балкон…

Слово «встреча» в их общем словаре означало, что бей уединится с женщиной в своем кабинете. А выражением «все, что надо» они обозначали определенные ритуалы, которые Абсхарон помогал совершить господину перед любовными утехами. Все начиналось с импортного «Tri B», который вкалывался в ягодицу, каждый раз причиняя такую боль, что бей кричал не своим голосом и обрушивался на осла-Абсхарона с проклятиями за его тяжелую руку. Затем бей переходил к чашечке черного кофе, сдобренного мускатным орехом. Он выпивал его маленькими глотками, рассасывая под языком кусочек опиума. По традиции все завершалось большой тарелкой салата в центре стола рядом с бутылкой виски «Black Label», двумя пустыми стаканами и металлическим ведерком под шампанское, до краев наполненным кубиками льда. Пока Абсхарон заботливо все готовил, Заки-бей сидел на балконе, выходящем на улицу Сулейман-паши, разжигал сигару и наблюдал за прохожими. Он то томился ожиданием красивой встречи, то мучился ужасом от мысли, что его любимая Рабаб может не явиться на свидание и все усилия, которые он прикладывал, преследуя ее целый месяц, пропадут. Страсть к ней охватила его с первой же встречи в баре «Cairo» на площади ат-Тауфикия, где та работала официанткой. Она совершенно очаровала его, и он зачастил в бар, чтобы видеть ее каждый день. «Она красива народной, рыночной красотой и легко возбудима. Она как будто сошла с одной из картин Махмуда Саида [3] Махмуд Саид (1897–1964) — египетский художник. Один из основоположников современной египетской живописи, стремившийся к возрождению национального египетского искусства. », — так он описывал ее своему старому другу. И добавлял: «Помнишь ту служанку из вашего дома, которая распаляла твои эротические фантазии в юношестве? Когда она мыла тарелки в раковине на кухне, больше всего ты хотел прильнуть к ее теплой заднице, схватить ее за большую мягкую грудь! А она так охала, что ты еще сильнее к ней прижимался, и шептала, заводя тебя своим отказом перед тем, как отдаться: «Господин… Как не стыдно, господин». Я обнаружил, что Рабаб такое же сокровище…»

Но если кто-то нашел сокровище, это еще не значит, что он им завладеет. Ради своей любимой Рабаб Заки-бею приходилось терпеть массу неудобств: ночи напролет он просиживал в грязном, тесном, темном и душном баре «Cairo». Он задыхался в тесноте и густом дыме сигарет, почти оглох от рева магнитофона, беспрерывно играющего пошлые песенки. Добавьте к этому потасовки и ругань посетителей заведения — сборища работяг, подозрительных типов и авантюристов. Стаканы плохого, обжигающего желудок бренди, который вызывал привычку поглощать его еженощно, наглый обсчет — на него бей не только закрывал глаза, но и оставлял заведению щедрые чаевые, а еще более крупную сумму клал в вырез платья на груди Рабаб. Как только он касался пальцами ее полных дрожащих грудей, сразу чувствовал, как горячая кровь наполняет его жилы и неистовое желание изматывает его… Все это Заки-бей терпел ради Рабаб и всякий раз не переставал звать ее на свидание вне стен заведения. Она капризничала и отказывалась, он продолжал настаивать и не терял надежды до тех пор, пока вчера она не согласилась прийти к нему в офис. На радостях он всунул ей меж грудей пятидесятифунтовую бумажку (и не раскаялся). Она подошла к нему так близко, что он почувствовал на своем лице ее дыхание, закусила нижнюю губу и прошептала так чувственно, что бей потерял последнее самообладание:

— Завтра… Я отблагодарю тебя за все, дорогой, что ты для меня сделал…

Заки-бей вытерпел болезненный укол, рассосал опиум и не спеша перешел к виски. За первым стаканом последовали второй и третий. Едва успев снять напряжение, он повеселел. Мысли, как приятные песни, потихоньку вскружили ему голову… Рабаб должна была прийти в час. Когда настенные часы пробили два, Заки-бей почти потерял надежду. Но вдруг он услышал в коридоре стук костыля Абсхарона, и, как только его лицо появилось в дверном проеме, он сказал, задыхаясь от волнения, зная, что новость наверняка обрадует господина: