Ирина Волчок - 300 дней и вся оставшаяся жизнь

— Мам! — Снова, как и утром, Сашкина физиономия просунулась в комнату без разрешения. — Я с тобой поговорить хочу на целых две темы. Во-первых, этот козел, родитель мой, правда, что ли, припрется?

— Шур, если этот человек повел себя по отношению ко мне не совсем корректно, это никак не меняет того факта, что он тебе родной отец. И что он желает принимать участие в твоем воспитании…

— Либидо пусть свое воспитывает! — Сашка почему-то поставил ударение на последний слог.

— Шур, мне неприятно это слушать. Давай так: на тему ваших острых углов — я тебе обещаю, голубая мечта бабушки по поводу нашей дальнейшей с твоим отцом совместной жизни так и останется мечтой. Голубой. А не хамить я тебя просто прошу. В конце концов, он не так уж часто балует нас своим вниманием. Договорились?

— Ладно, — буркнул ребенок. — А во-вторых, расскажи, о чем тебе пишет твой Генка? Ведь там война ведь, да? Ужасно интересно!

Еще пару дней назад сын, вероятнее всего, услышал бы от нее про «наглых подростков, место которым в песочнице», или что-нибудь еще не менее ехидное и абсолютно не информативное, но после утренней чехарды с письмом (а ребенок-то вырос, оказывается), она, заметно поскучнев, ответила:

— Санчо, я даже и не знаю, что тебе толком ответить… Он не пишет про войну, про отрезанные головы врагов, не излагает боевые и технические характеристики снайперской винтовки Дергунова. Про горы пишет — как это красиво. Про то, как они там живут, — в основном смешное, помесь десанта пациентов дурдома и трех веселых смен в пионерлагере. Такое ощущение, что война для него — серия приколов, приключение. С другой стороны, ужасов я и по телевизору посмотрю, в любое время дня и ночи. Может, если бы он ныл и жаловался, я бы эти его письма и вовсе не читала. А так — Жюль Верн в одном флаконе… не знаю, вот, с Анатолием Тоссом, например.

— Жюля Верна знаю, а что за Анатолий такой?

— Хм, книги господина Тосса тебе читать, пожалуй, рано…

— Интересное дело, «Эммануэль», значит, не рано…

Инночка вдруг развеселилась:

— Слушай, сын, я знаю верное средство от бабушкиного любопытства, да, собственно, вообще от бабушки: хочешь оставить меня сиротой — выскажи бабушке свои высокоинтеллектуальные мысли о данном произведении, и книжечку подсунь! Кстати, где ты эту макулатуру раздобыл?

— Да не раздобыл я… В спортлагере все читали, и я прочитал.

— Шурятина, а если бы все курили или водку, например, пили, ты бы тоже, как все, да?

— Мам, если честно, то я курю. Бабушка давно подозревает, а ты не чувствуешь, потому, что сама курить стала.

Инночка задумалась: дать ребенку сейчас взбучку — это надолго, если не навсегда разрушить доверительные, дружеские отношения, которые между ними установились. А возраст у Сашки самый что ни на есть опасный. Промолчать тоже нельзя — что за черт, да ему четырнадцать лет всего!

— Саш, давай с тобой договоримся… Ты вот сколько сигарет в день куришь?

— Две. Одну перед школой, одну после.

— И я где-то штуки четыре. Предлагаю с завтрашнего дня курить по одной. По-честному. Сигареты бери у меня в столе — они, по крайней мере, дорогие и качественные. Проверять я тебя не буду, просто дадим друг другу слово. Так курим две недели. Если получается — начинаем курить через день. И дальше по той же схеме. Шурятина, мне будет намного труднее, чем тебе, у меня стаж, но мы справимся, правда? Вот лично я тебе обещаю. А ты?

— Мам, мам… — Сашка вдруг шмыгнул носом. — Ты такая хорошая! Я думал — ты меня убьешь. Я и признался только потому, что ты ко мне как к взрослому…

— Ладно, не реви, рева-корова. Ты мне не сказал: договорились?

— Да. Обещаю. Клянусь. А если почему-то не получится, обязательно признаюсь!

Сашка вышел из Инночкиной комнаты притихший. Правильно ли она поступила? Сама она начала курить на первом курсе института — так было удобнее общаться с однокурсниками, быть не «молью бледной», а «своей в доску». Поначалу вроде бы и пошло, но через полгода Инночка влюбилась в Славика, подруги перестали ей быть остро нужны, и она отказалась от поиска этих самых подруг «сигаретным» методом. В общем, из затеи ничего не вышло, а привычка осталась. Потом она бросила курить, когда носила и кормила Сашку. А пять лет назад столкнулась с супружеской изменой и закурила снова. Что ж, если сын проникся, у нее аж две архиважные причины бросить курить — и свое здоровье, и детенышево. Второе, конечно, важнее.

И вообще, раз у нас сегодня день откровений, стоит и с мамой пообщаться. Чем дольше она тянет, тем все взрывоопаснее.