Юлия Андреева - Мертвым не понять

«Жила-была одна бедная принцесса, бедней не бывает, и жила она не во дворце, а в комнатке, похожей на шкатулочку, в высокой башне, под самой крышей. И все думали, какая она оригинальная, и тоже переселились в комнатки и флигельки.

Однажды подул сильный ветер и унес единственное платье принцессы Анны, и она сделала себе одежду из занавески с цветами. И все вновь изумились и обрадовались, и комната-шкатулочка с того дня не переставала наполняться свежими розами. Как-то проснувшись в качающейся от ветра башне, принцесса захотела чая, но он, она это знала, кончился неделю назад, и Анне не оставалось ничего иного, как заварить осыпавшиеся лепестки. Она сидела у огня, а комната качалась, как желтый фонарик на елке. И надо же, чтобы именно в этот момент в гости к принцессе Анне пожаловал принц.

Много лет он искал свою принцессу и не мог найти, ведь все они были похожи друг на дружку, как куклы в магазине. Все одевались по последней моде, стриглись или укладывали прически по картинкам журналов.

И принц не мог представить, что одна из них вдруг станет его женой, ведь это все равно что жениться на целом поколении, – печалился он. Когда на стук, музыкальным эхом рассыпавшийся во всей башне, вышла Анна, принц сразу не мог понять, женщина перед ним или ночной призрак, каких в Оно давно уже не видели. Волосы принцессы рассыпались по плечам, она никогда не прибирала их, желая чувствовать себя свободной, а занавеска с цветами была просто по ней сшита. Принц обомлел, смутилась и Анна. Качался дом, а им казалось, что это ходит ходуном весь мир и вот-вот сорвется, как нераскрытый бутон тюльпана. Комната, уставленная розами, была как будто вылеплена из грез, и чай… никогда еще принц не пил такого ароматного, вкусного чая…»

Подавилась лепестком, очнулась. Картина не изменилась. Хотела бы сказать, что Ничто серое, но это не так – оно именно никакое, и если сорваться с невидимого стебелька, то падение займет вечность…

Как-то по особенному больно, на часах половина первого, и если я лягу до двух, ни за что уже не усну. Хочется выть – не плакать, а именно выть, стонать, вопить истошно, высвобождая из легких оставшийся воздух. Я забираюсь с ногами в кровать и пишу тебе.

Милый мой друг… нет, не так. Милый мой… Милый. А ведь ничего не выйдет у нас снова, и я это знаю, и ты, похоже, догадываешься. Хотя я и извелась и измаялась своим одиночеством, но не могу, хоть убей, придти к тебе. Женщины в моем состоянии, за три минуты до бури, говорят о первом встречном. Вот и я сейчас могу влюбиться без памяти, в того, кто подойдет и протянет руку, и пожалеет, и скажет заветное слово. Но не за тобою пойду я, нет. Не за тобою, милый. Мы слишком давно знаем друг друга и слишком хорошо, чтобы посмотреть друг другу в лицо, обняться и заснуть вместе. И друзья твои, хоть и приятны, хоть и навевают бредовые мечты, а не для меня. Как посмеют они подойти, как заглянут в глаза, когда думают, что я твоя. Пока они все благородные и прекрасные – я гибну, отдавая последние силы бумаге. А душа болит, а сердце полнится печалью, полнится, разрастаясь в груди, заполняя последние сантиметры, отведенные легким, как узник в темнице охватывает прутья-ребра, и вот уже…

И цветы, белые лилии. Когда я упаду и прижму собой целую охапку лилий, целую поляну лилий, целый мир лилий…

Больно. И почему ты не полюбил меня тогда, когда был первым встречным. Когда я роковым образом влюблялась во все, что двигается, и ждала, ждала, что кто-то вынесет меня из водоворота душевной смуты. Но ты не подошел, не позвал, не закрыл собой и не дал прикрыть тебя. Я тогда носила короткую, пышную прическу и была внутри и снаружи одуванчиком. Я знакомилась в метро и разгуливала по крышам. Тогда я говорила: дайте мне поесть, потому что я голодна, или дайте что-нибудь почитать. Что-либо на ваше усмотрение, ибо я ничего не знаю. Меня можно было приручить. Сейчас мы бы уже развелись, ты проклинал бы меня на чем свет стоит, а я изображала из себя домашнюю хозяйку или разочарованную даму со знанием жизни и вытекающими из нее последствиями… посмертиями…

У меня бронзовые волосы, как перья птиц из Илиады – или Одиссеи? У меня тонкие каблучки, и я в двух секундах от смерти.

…Открывай, закрывай глаза – все едино. Так чувствует себя слепой, но он может видеть пальцами. Мне не жарко и не холодно, я не хочу пить, не хочу есть. Наверное, стражи обманули меня и я уже умерла.

Если я не найду тебя, мой принц, я сойду с ума, завяну как роза. Не смогу жить, умру, не дождавшись тебя, мой лунный принц, мой суженный. Пью полную печали чашу одиночества с кривым зеркалом луны, дребезжащим внутри. Ах, если бы ты мог подать весточку, в полусне я вдруг услышала бы звуки твоего имени, или на небе запылал знак, под которым ты родился. Я ищу твои приметы на старинных портретах, в глазах всех мужчин, когда-либо смотревших на меня. Позавчера на веранде кто-то оставил белые лилии, и мне снова захотелось жить.