Максим Кантор - Совок и веник (сборник)

Прихлебывая чай, Мэл обзванивает знакомых девушек. Говорит Мэл вальяжно, ласково, сочно чавкая бутербродом. Мэл отнюдь не волокита, он, скорее, добрый дядюшка, ему нравится шефствовать над неразумными барышнями. Откуда он знает столько барышень, мы понять не можем. Вроде бы вся его жизнь проходит на виду – а вот поди ж ты! Мэлвин начинает разговор словами «Hi, love!» а заканчивает: «By, sausage!». В этом покровительственном «Бывай, сосиска!» – квинтэссенция отношения Мэлвина к противоположному полу. Я спросил его однажды, почему он называет девушек сосисками. В России вульгарные люди называют девушек «телками», но все-таки телка – создание с душой. А тут – сосиска! Я было решил, что здесь сказалась тяга Мэлвина к обжорству. Может быть, думал я, он всех дам, которые ему симпатичны, именует мясными изделиями. Увидит милую девушку, говорит «сосиска», а увидит пожилую домохозяйку, говорит «отбивная». Я представил себе классификацию прекрасного пола: школьницы – свиные ребрышки, незамужние девушки – сосиски, зрелые дамы – копченые колбасы, матроны в годах – окорока.

Однако все оказалось проще, выяснилось, что «сосиска» – это распространенное обращение к юной особе. Мэл даже растерялся от моего вопроса. «Как это – почему сосиска? Сосиска – и все тут». И впрямь, присмотритесь к английской девушке, и вы увидите, насколько данный термин точен: румяная, аппетитная, с круглыми плечами, с налитыми формами – натуральная сосиска!

Поразмыслив, я решил, что в слове «сосиска» оскорбления не содержится. Мой папа, например, связывал с сосисками представление о цивилизации: когда ехал в Прибалтику, привозил оттуда сосиски и доказывал маме, что отличие литовской колбасной промышленности от российской связано с католичеством и западной культурой.

Есть даже такое понятие – «колбасная эмиграция». Понятие это связано с тем, что люди уехали с постылой Родины в поисках лучших сосисок, и кто же их в этом упрекнет! Как прозорливо заметил российский президент, «свобода лучше, чем несвобода». Уточняя его мысль, скажу, что хорошая сосиска лучше, чем сосиска плохая. Многие люди, осознав эту разницу, рванули к хорошим сосискам – осудим ли мы их? О нет, мы их не осудим, но постараемся понять.

Следует различать несколько волн эмиграции. Первая – это «революционная эмиграция»: просвещенные люди бежали от восставшего народа. Эта эмиграция связана с делением общества на классы. Есть «военная эмиграция» – потоки беженцев или угнанных в рабство людей тянулись с Востока на Запад, а потом с Запада на Восток. Есть «политическая эмиграция»: инакомыслящие бежали за границу от ненавистной идеологии и от КГБ. Четвертый поток эмигрантов – это представители «колбасной эмиграции», люди, осознавшие ценность качества жизни и сосисок. Правда, «колбасные» эмигранты очень не любят, когда их называют колбасными эмигрантами. Они начинают громко кричать, сверкать глазами, оскорбляются и рвут с вами отношения. Они почему-то хотят представиться политическими беженцами, диссидентами, вольнодумцами или – в крайнем, разумеется, случае – «перемещенными лицами». А признаться, что просто любят хорошие сосиски, – колбасные эмигранты не хотят.

Одна симпатичная дама (в мэлвинской классификации, я бы определил ее как полукопченую колбасу) объяснила мне, что уехала из России потому, что не выносила российской пошлости и рабства. Мы сидели в лондонском ресторанчике, и дама рассказывала, что жизнь рядом с народом, который смирился со своим рабством, – невыносима для нравственного самосознания. Ее пухлые губы, томные глаза, прогрессивные взгляды – все не соответствовало рабской природе покинутой Отчизны. Дама заметила, что у нее не получалось любить свою Родину, стоя на коленях, с завязанными глазами и заткнутым ртом. Она цитировала известное письмо Чаадаева «Апология сумасшедшего», однако, глядя на нее, я не мог сосредоточиться на мыслях о Петре Яковлевиче Чаадаеве, затворнике с Басманной. Отчего-то вспоминал революционерку Долорес Ибаррури и лозунг «лучше стоя, чем на коленях».

Когда я пересказал этот диалог Мэлвину, он отреагировал так:

– Многие женщины не любят на коленях, Макс. Honestly! – Мэл почавкал бутербродом, поскреб щетину, задумался. – I tell you, Max, it’s a serious problem.

– Она имела в виду другое, Мэл.

– Really?

– Жить в России оскорбительно.

– Понимаю тебя. I am with you, Max. В России все время стояла на коленях? Poor thing!

– Зато вышла здесь за богатого старика. Больше не стоит на коленях.