Наталья Арбузова: Тонкая нить (сборник)

На солнце, должно быть, какие-то мощные выбросы, земля бредит в жару. Владислав Маматов, с перманентно красными, воспаленными лазами, точь-в-точь как у ненавидимых им узбеков, задался целью разрушить мой мир до основанья и построить свой, зиждущийся на эклектических принципах. Привез в чемодане советскую власть, точно любимую заигранную пластинку. Послал жену с дочерью на рынок торговать, нащупал рычаги жесткой эксплуатации сына, сам же заделался активистом РНЕ – смерть чуркам! Если кратко: насилие, деньги, демагогия. Наблюдать занятно, выносить трудно. Зябкое понедельничное утро. Наша вавилонская башня выросла за ночь на треть этажа – не обошлось без джинна. И явственно накренилась на улицу, к воротам. Напротив моего окна фундамент поднялся из земли, словно корма подбитого корабля из волн. В бетоне сплошные каверны. Еще заметней стал острый угол – он, будто согнутый локоть, нацелился на деревянный дом, силясь его пихнуть. Нависшие, точно распираемые стены усиливают впечатленье агрессивности недостроенного зданья. Скорей накидываю на плечи рюкзак – сунуть в него днем теплую одежонку – и в лес, с заходом к козочкам. Дриада меня догоняет, подстраивает шаг, и мы уходим в туман промеж рыжих стволов, таща вдвоем тряпичную сумку с банкой молока. Выпиваем его, присев на первое попавшееся бревно. Нам хорошо. Уже смеялся с Ниной – вырою землянку в лесу. Припомнил весь разговор, рассмеялся вслух своему воспоминанью. Обрадованная дриада побежала вперед, аукая направо и налево, оставив меня нести пустую банку. Тут я заметил землянку в стороне от тропы – пар от дыханья нескольких человек выдавал ее на раннем холодке. Подошел, сунул нос, любопытная Варвара. На сухом сосновом лапнике, подстелив пенку, спали вповалку они, таджики-узбеки, на лица натянули вязаные шапчонки. Почуяли меня, заворочались, точно выводок волчат – я отступил к тропе. Утро бежало впереди меня, солнцем по верхушкам сосен. Сколько загубили и сколько еще осталось… уму непостижимо. Убить столько деревьев – нужен монстр, сибирский цирюльник. Все равно как убить очень много людей – проблема, понадобилась специальная техника… изобретенье Гильотена… газовые камеры… Захватывай брошенные пашни, лес, пользуйся любой оплошностью человека – я на твоей стороне. И на стороне чумазых наших инородцев, что умудрились спрятаться в твоей чаще. Как-никак деды и прадеды их были подданными российской империи. Кто знал, что потомкам смирных туркестанских земледельцев придется скрываться хуже диких зверей. Осень стоит среднеазиатская, климат – временно – резко континентальный. Днем исступленное солнце шпарит асфальт на базаре, ночью подморозит. Оставят дежурного, чтоб такие же вроде них не стащили керосинку, сковороду и одеяло – коллективную собственность. Принесут в карманах: кусочки мяса с жилками – тот, кто на подхвате рубил мерзлую тушу; подгнившие картошку, лук, помидоры – тот, кто на помойке ломал картонные коробки. Поедят и греют друг друга боками по-братски, родичи-односельчане. Недолго вам, папуасы, осталось… весь мир покатил на вас баллон. Слишком много вас родилось, это добром не кончится. А и нас немало. Боже милостивец, во что превратилась поляна за два сияющих выходных! Она одна здесь такая – двухкомнатная, с перегородкой из доверчивых малолетних сосёнок. Полная солнца и теней, прекрасная во всех ракурсах, сейчас густо устлана одноразовой посудой, усыпана битым бутылочным стеклом. В новые корпуса военного городка вселились счастливые очередники – празднуют и празднуют с нескончаемым ликованьем удачи. Антон Ильич рад за них, но уж больно дики, не выдержит его Февроньина пустынюшка. Изодора (так назвал Кригер бездомную дриаду) ждет, греясь в пятне света. Дама принадлежит к бессловесному миру – кроме «ау» ничего не говорит, но всё понимает. Сегодня взамен привычного зеленого платья на ней есенинский холщовый сарафан, вместо спутаннных кудрей коса. Изменчивая, словно бегущие облака. Живая, точно речная струя. Душа русского пейзажа.

Ее зовут Изодора. Притаился за углом, слышал, как немец в полночь окликнул ее с балкона: Изодора, тебе не холодно? Покачала косматой, точно у наших девчонок, головой. Не зябнет… кровь не как у нас… инопланетянка. Отец на нее запал… Нож точим друг на друга. Приехал Лямзин – я притаился в недостроенных стенах. Беспокоился мужик: а Саня выполнит уговор? не выкинет мою тачку? Отец злобно рассмеялся: а кто ж на него запишет? это только так говорится… чтоб не ленился. Ненавижу. На днях мне исполнится восемнадцать… Женюсь на ней… Чур, чур меня… на ведьмах не женятся. Ника совсем свихнулась – вчера за ней пожаловали сразу две машины. В одной четверо, в другой трое. Эти после короткой разборки уступили. Хорошо отец был под кайфом, не врубился. У матери крыша едет с обиды – мы трое рехнулись, никто на нее вниманья не обращает. Сегодня в сумерках плеснула на Изодору кипятком из кружки, будто не видит. Ветер как ломанет – и всё обратно… еле успела отскочить.