Яков Шехтер - Поцелуй Большого Змея

Мы вышли наружу, и у меня перехватило дыхание от восторга. Со всех сторон к громадному Дому Собраний двигались фигуры, закутанные в белые балахоны. Низ здания был уже погружен в сумерки, но вознесенный высоко вверх голубой купол еще сиял, освещенный золотыми лучами солнца. Покой, умиротворение, близость к Богу, любовь к избранным, радость за выпавшую мне долю и сладкая грусть наполнили мое сердце. И только мысль о том, что моя мать никогда не сможет насладиться этим удивительным, величественным и чарующим зрелищем, удержала меня от слез.

Сзади послышался легкий топот, и рядом с нами появился Шали. Его хитон был подпоясан белым поясом.

– Уф! – шепнул он. – Еле успел. Пошли, ребята.

И мы двинулись к Дому Собраний. Шли медленно, как бы проникаясь торжественностью подступающего момента.

– Стой возле меня, – тихо произнес Кифа. – Бывает, новички теряют сознание, так я поддержу.

Мы прошли через высокую дверь и оказались на площадке лестницы. Она круто поднималась вверх слева от нас, а справа так же круто уходила вниз. По всей длине лестницы располагались площадки, а на них двери, ведущие во внутренние помещения. Избранные поднимались и опускались по лестнице, и проходили через эти двери.

– Нам в самый низ, – сказал Кифа.

За дверью в стенке, которой заканчивалась лестница, оказалась небольшая, совершенно пустая комната, соединенная с залом Дома Собраний круглым окном.

– Загляни, загляни, – подтолкнул меня Кифа. – Только не высовывай голову, сбоку гляди.

Я подошел к окну и замер. Внутренность Дома Собраний напоминала огромную волну, взметнувшуюся к небесам. Все пространство от стены до стены занимала огромная лестница, начинающаяся глубоко под землей и доходящая до самой крыши. На ее ступенях стояли избранные, готовясь к молитве.

– Вся лестница делится на три части, – зашептал Кифа. – Терапевты, Книжники и Воины стоят, не смешиваясь, каждый строго на своем месте. Чем дальше продвигается ессей по духовным ступеням, тем на более высокой ступеньке Дома Собраний он стоит во время молитвы.

– А кто это определяет? – спросил я.

– Наставник с главами направлений. Каждое новомесячье, в день, когда луна полностью скрывается из виду, Наставник посылает специального распорядителя. Он проходит утром вдоль всех рядов и проводит изменения. Одни поднимаются вверх, другие опускаются вниз. Тут уж не скроешься: про каждого известно, как он работал в течение месяца. И поверь мне, нет большего стыда, чем опуститься вниз на ступеньку, и нет большей радости, чем подняться вверх.

– И часто такое происходит?

– Крайне редко. Избранные остаются на своих ступеньках очень долго, иной раз всю жизнь. Выше головы, говорят, не прыгнешь. Но тише, начинается молитва.

Я увидел на самом верху, там, где лестница, сужаясь, оставляла место лишь для четырех человек, сгорбленную фигурку. По сияющему золотому поясу я понял, что это Наставник. Он встал в самом центре, повернулся спиной к лестнице и поднял вверх руки. Полы его белой накидки распрямились, напоминая распростертые крылья.

– Ты что, – Шали оттащил меня от окна. – Ослепнуть хочешь?! Сейчас такое начнется…

Он повернул меня лицом к стене.

– Закрой глаза и начинай молитву. И пока я не скажу, не отворачивайся от стены и не открывай глаза.

Я послушно выполнил его указание, и хоть глаза были закрыты, но только что увиденная картина, словно живая, стояла перед моим внутренним взором. Привычные, много раз повторенные слова сами собой слетали с уст. Я почти не задумывался над их смыслом, а просто повторял их, как делал это каждое утро с тех пор, как себя помню. Вдруг я почувствовал, как через окно в комнату ворвался горячий ветер. Опаляющий, сухой, пронизывающий насквозь, плавящий сердце, перехватывающий горло, безжалостной рукой сжимающий внутренности. Ноги подкосились, на мои плечи будто свалился огромный мешок с песком и своей невообразимой тяжестью стал прижимать к земле. Дыхание прервалось, мне показалось, что еще секунда – и я умру.

И вдруг жар пропал, рука разжалась, сердце снова забилось, а прохладный воздух наполнил грудь. Радость от этого была столь огромной, невероятной, немыслимой, что сердце прыгнуло вверх, тело утратило вес, ноги оторвались от пола.

Там, за стеной, закипала мощная волна: год назад отец брал меня с собой в Яффо, и я видел море, триремы, паруса и волны, приходящие из синего простора. В глубине почти неразличимые, они вздымались перед берегом, неся на самом верху белую полоску кипящей пены, и с шумом обрушивались на песок, рассыпаясь на груды радужной пыли.