Яков Шехтер - Поцелуй Большого Змея

– Но ведь я не лежал на ней после возвращения с занятий! – воскликнул Шали.

– Зато вынашивал планы задолго до сегодняшнего утра, – в тон ему ответил Гуд-Асик. – Обдумывал их, шлифовал, уточнял. Не одну ночь и не один вечер. Постель все сохранила.

Шали снова опустил голову, и в его глазах блеснули слезы. Мне стало по-настоящему жаль товарища. Я сразу простил ему издевательства и насмешки, собственные страдания показались мне ничтожными и не заслуживающими внимания перед огорчением близкого человека. А он успел стать мне близким; за месяцы, проведенные в одной комнате, я привык к нему и полюбил.

– Шали, – сказал я, протягивая ему руку. – Шали, я вовсе не сержусь. Ты мой друг, Шали, и я не хочу, чтобы ты сокрушался из-за всяких глупостей.

Шали поднял голову, взглянул на мою раскрытую ладонь и, не говоря ни слова, вложил в нее свою.

– Слава Свету! – воскликнул Гуд-Асик. – И слава его сынам, умеющим прощать и способным подняться над эгоизмом.

В ночь после разговора с Гуд-Асиком я долго не мог заснуть. Шали тоже ворочался с боку на бок, и лишь Кифа спал безмятежно и крепко. Я простил товарища, но неприятный осадок на сердце остался. Еще и еще раз я вспоминал историю наших недолгих отношений, пытаясь понять, как и чем я мог уязвить Шали.

Отец, вот кто бы сумел рассеять сомнения. Я звал его, беззвучно шевеля губами, молил о помощи, просил поддержки, умолял о совете. Тщетно, видение не появлялось. Возможно, отцу был нужен живой голос, однако я помнил упрек Шали о том, что шепчусь по ночам со Светом, и не хотел снова дразнить товарища.

Прошла примерно половина ночи, пока мои веки, наконец, стали смыкаться: синие, зеленые, коричневые круги завертелись перед мысленным взором, и я мягко опустился на сладкое ложе сна. Но спал я недолго.

– Шуа, проснись, Шуа, – я открыл глаза, еще не понимая, снится ли мне голос или звучит наяву.

В комнате неподвижно стояла тишина. Другое зрение еще не включилось, поэтому я не видел ничего, абсолютно ничего, даже собственной руки, поднесенной к самому носу.

В начале пребывания в обители мрак и тишина середины ночи приводили меня в ужас, но сейчас я чувствовал себя свободно и уверенно. Хирбе-Кумран – самое безопасное место на свете, это я твердо усвоил и потому не боялся ни тишины, ватно закладывающей уши, ни влажно-бархатной темноты.

«Наверное, приснилось», – подумал я и собрался перевернуться на другой бок, когда снова услышал голос:

– Шуа, проснись, Шуа.

Он шел откуда-то сверху, негромкий, чуть подвывающий, но совершенно явственный, не имеющий никакого отношения к сновидению голос. Что это, откуда, почему?

Встревоженный, я сел на кровати. Кто может звать меня в такое время? И главное, откуда доносится голос? Радостная мысль встряхнула мое тело:

– Это весть! Я слышу весть, я Вестник!

– Шуа, проснись, Шуа!

– Не сплю, не сплю, – зашептал я. – Кто ты, откуда, чего хочешь от меня?

– Да не шепчи ты, – раздался в темноте голос Кифы. – Собирайся и беги, раз вызывают.

Я вздрогнул от неожиданности. Эге, получается, Кифа тоже слышит голос. Значит – это не весть. Но тогда что?

– Куда бежать, Кифа?

– К брату Реувену, куда еще? Если он зовет, надо идти.

– Брат Реувен? Тот самый, что проверял меня свинцом?

– Конечно тот, он единственный, кто вызывает.

– Но куда мне идти, Кифа? И как он вызывает?

– Уф-ф-ф!

С кровати Кифы донесся легкий хруст, видимо, мой товарищ потягивался.

– Разбудил ты меня, Шуа.

– Это не я, а брат Реувен.

– Ну, он начал, а ты продолжил. Неужели ты до сих пор не знаешь, где отыскать брата Реувена?

– Откуда мне знать, Кифа? Я же хожу только на уроки и в Дом Собраний.

– Ладно, одевайся, я тебя отведу.

Я принялся на ощупь искать хитон, упавший со столика, тут включилось другое зрение, и все стало легко и просто.

Мы омыли руки, надели хитоны и тихонько выбрались из комнаты. Шали спал как убитый и даже не пошевелился, пока мы собирались.

– Кифа, а как брат Реувен вызывает?

– В стены подземелья замурованы тонкие трубы. Они сходятся в том месте, где брат Реувен проводит проверку свинцом. Ну и всякие другие проверки. Он верховный проверяльщик Кумрана. И он же единственный глашатай.

– Точно, вспомнил. Когда меня водили на проверку, брат Реувен что-то шептал в одно из маленьких отверстий в стене.

– А говоришь, что не знаешь, – укоризненно произнес Кифа. – Если приложить губы к устью трубки и сказать несколько слов, их хорошо слышно на другом конце. Я толком не знаю, как оно устроено, но в тишине обители можно различить даже шепот. Правда, этим способом пользуются все меньше и меньше – большинство избранных умеет слышать Весть. Когда же Наставнику или главе направления нужно позвать того, кто не слышит, он просит брата Реувена, и тот использует трубки.