Дмитрий Лекух - Игра слов

Так быстрее.

Если не успеешь – придется идти на поклон к таксистам.

А у них, сцуко, – дорого.

Это на окраинах, в парках, таксисты берут рубль или полтора «сверху», в центре и на вокзалах ломят иной раз чуть ли не две цены. В «Елисеевском» за те же деньги, что у таксеров уйдут на две «Русских» с тусклой, будто вытершейся, этикеткой, можно было целых три «Пшеничных» по 0,7 приобрести.

Или четыре «Посольских» по 0,5.

Или – еще какую-нибудь «Казачью особую».

Ну а если денег народ набрал прилично, – можно разжиться и отчаянно пахнущим клопами «старшим лейтенантом» какого-нибудь не шибко в те благословенные времена котируемого кизлярского коньячного завода.

Это сейчас дагестанские напитки стали коньяками называть, в ту пору от них даже молодые русские поэты отчаянно шарахались.

Типа как помойные коты при приближении тетечки из санэпидемстанции.

До тех пор, разумеется, пока оставалась надежда затариться портвешком элитного класса «Агдам» (вполне годились и «три семерки»), ящиком ядреного «сухаря» или не сильно паленой «беленькой».

Если надежды не оставалось – пили все, что горит.

Потом читали друг другу дурные большей частью стихи и старательно разбивались по парам, чтобы под эти же самые стишата и потрахаться. Рифмы в кратких перерывах между фрикциями – возбуждали не хуже неизвестной в то благословенное время «Виагры».

Хотя, врать не буду, и сейчас пока что без нее, родимой, справляемся…

…Сам я тогда в «Юности» обсуждения собственной «подборки», понятное дело, не удостаивался.

Куда мне!

Там блистал «метафорист» Парщиков, забегал иногда вечно пьяный «старший матрос Еременко», мрачно посиживал казавшийся живым классиком Ваня Жданов, выпустивший к тому времени свою первую книжку.

А это, извините, – ого-го какой рубеж по тем временам и нравам.

Особенно если учесть, что власть предержащие «метафористов», как и любых прочих «абстакцистов», – не просто не жаловали, но и считали, вслед за обожаемым «шестидесятниками» «архитектором Оттепели» и «предтечей перестройки» Никитой Сергеевичем Хрущевым, – исключительно пидарасами.

А Жданов – все равно издал!

Классик, чего уж там.

Живой, можно сказать.

Хотя и – не всегда.

От количества портвейна зависит, до визита в «Юность» употребленного.

Ага.

Да и стихи писал хорошие, некоторые до сих пор помню.

Там, у Ковальджи, даже наш с Вещевайловым юношеский кумир Игорь Афонин проходил исключительно по разряду «молодых-небездарных», чего уж тут говорить про какого-то десятиклассника, старательно и отчаянно всем окружающим врущего про то, что он студент незнамо какого вуза.

Ага, попробуй тут не соври.

Не то что ночью ни на один флэт не впишут, так еще и портвейна не нальют, гады, сославшись на молодость и подсудность деяния.

А портвейна, врать не буду, хотелось.

Постоянно.

Почти так же сильно, как читать понимающему и благожелательно настроенному к сему непростому процессу человеку свои неловкие до поры до времени вирши. Больше хотелось только любви какой-нибудь из вечно трущихся неподалеку продвинутых окололитературных дамочек.

Ну, если не любви, так хотя бы просто потрахаться.

Совсем немало для учащегося играть словами школьника.

Кстати.

Именно за эти, несовершенные тогда, но уже действенные навыки «игры в слова», я должен быть благодарен судьбе: юношеских прыщей, ласково именуемых «хотюнчиками», у меня не было – ни тогда, ни после.

Никогда.

Принципиально.

Отродясь.

Большинство женщин и вправду любят ушами, я это, будучи не по годам прагматичным мальчиком, – очень быстро усвоил.

И – качественно.

Ну да, и – пользовался, разумеется.

Самым постыдным образом.

До сих пор при некоторых воспоминаниях даже и покраснеть немного хочется – ненадолго.

Бережному отношению к людям меня тогда жизнь, увы, – не обучала.

Зато потом…

…Ну да ладно.

Дуры эти бабы, конечно, – но их ведь все равно не переделаешь. А за сиську подержаться – уж очень хотелось.

До изнеможения.

Вот и хватал, что дают.

Ну а завистливых взглядов переполняемых гормонами ровесников и прочих, господи прости, одноклассников, – я предпочитал до поры до времени не замечать…

…Когда я впервые влюбился, почему-то не помню.

Кажется, это было в первом классе, причем очертания предмета обожания передо мной сейчас как в тумане.

Кажется, у нее были два хвоста и веснушки, причем хвосты были – пламенно рыжими. Кажется, ее звали Лена.