Александр Киров - Последний из миннезингеров (сборник)

– Ты матери-то… Не говори. Угу?

И кухня осветилась Аннушкиной улыбкой, пробившейся на ее пятидесятилетнем лице сквозь овраги морщин.

– Так вот и сказал, – вспоминала Анна, сидя за тем же столом через шестнадцать лет. – А больше я его, почитай, и не видела. Раз приезжала, дак он в армии служил. Другой – тоже где-то был. Да и третий… Не видела почему-то.

– Ой, армия, – махнула рукой Шура. – Он ведь у меня надежа и опора. Закон есть, чтоб таких не призывать. Пошла я к военкому. Так, мол, и так. А он мужик хороший, сосед наш через два дома. Слушал меня, слушал, а потом и говорит: «Шура, не пиши ты этой бумаги. Пусть призовется. Хоть два года поживешь нормально».

– А когда ты другомя приезжала, – подхватила Муся, – мы его уж лечиться отправили. Ага. Через милицию. Эл-тэ-пэ такое было. Он через два месяца домой заявился. И десять бутылок белого с собой привез!

– А чего Аннушка его третий-то раз не видела? – пожала плечами Шура.

– А вот чего, – кивнула Муська. – Он тебя тогда взял моду из дому выгонять. Когда одну, когда и со мной. Выгонит… Потом пойдет на улицу. На него девки-то уж нормальные не смотрели, дак он зацепит шлюху да и тащит ее домой.

– Да! – горестно вздохнула Шура.

– Вот. Тут слышу: идет. А ты, Аннушка, отдыхать с дороги улеглась, в зале похрапывала. Я скорей на площадку выскочила. Он уж рот открыл, а я ему: «Ш-ш! Тетка Аня спит». Вовка: «А-а, тетя Аня спит…» Смолк сразу, прошел на цыпочках к себе да и проспал до утра. Так ведь, Шура?

– Так, так, – закивала Мусина сестра. – А только с раннего с ранья убежал куда-то – и ведь не показывался больше, пока ты, Аннушка не уехала. А потом чище прежнего!

– Да, – вздохнула Аннушка и поправила на голове черный платок. – Двадцать пять лет.

– Печень, говорят, вся разложилась, – вздохнула и Муська, а Шура пару раз протяжно всхлипнула.

– Вы уж простите мне Бога ради, что на похороны не приехала, – перекрестилась Анна. – Вены мне на ногах вырезали, в больнице лежала.

– Да что ты, – обняла Анну Шура. – Сороковины-то, сама ведь знаешь, тоже какой день.

– Спать ложитесь, – скомандовала Муся. – Завтра намаетесь. Посуду сама сполосну.

Анна, как всегда, осталась в зале, на диване. Шура убрела в свою комнату. Двери в комнату Вовки были плотно прикрыты.

– Эх, одна квартира от мужика и осталась теперь, – вздохнула Шура за стенкой и тихонько заплакала.

Муся сердито загремела посудой. Анна промолчала.

– А вот что, – сказала Муся сама себе минут через десять. – Оботру-ка я пол. Когда они завтра обтереть сподобятся. Пока кладбище, пока то да се.

К полуночи прихожая не блестела, конечно, но приобрела вполне даже товарный вид.

– Молодец, Мусенька, – похвалила Вовкина тетка сама себя. – Доброе дело сделала. Этим только, наверное, заснуть не дала.

Но из залы неслось ровное похрапывание. В спальне затихли всхлипы. И Муся успокоилась. В этот-то момент и раздался звонок в дверь.

Наученная горьким опытом «горгаза», Муся не спешила ее открывать и даже смотреть в щелочку.

– Кто? – спросила она, тщетно пытаясь разглядеть хоть что-то в замочную скважину.

– Муська! – раздался в ответ глухой голос, от которого Вовкина тетка в раз онемела и обезножела. – Я нашел свое место. Спите спокойно.

Звоня ему, раз через раз я задавал один и тот же вопрос:

– Ну как, сколько «никчемных жизней» ты спас за смену?

С неизменной иронией он отвечал, что, мол, две, или одну, или спокойно проспал всю ночь на диванчике в ординаторской.

Вообще двадцать лет дежурств в отделении реанимации отшлифовали его характер.

– Ты циник, – бросил я как-то в сердцах при встрече с ним.

Он пожал плечами.

– А у нас нециники помирают быстро. Почитай, на том свете работаем.

Словно в подтверждение своих слов, он рассказывал о том, что пальцы ног при сильном обморожении обламываются, как плитка шоколада, а сердце или печень бомжа можно безо всяких усилий проткнуть пальцем.

Впрочем, справедливости ради надо сказать, что в спальне на стене у него висел довольно неуклюжий рисунок, выполненный цветными карандашами. Подарок от благодарного пациента. Художнику тогда было года три от роду. Сейчас уже, наверное, в школу ходит.

Однажды я гостил у него неделю. Он холостяковал. Жена с сыном поехали навестить родню. Днем, пока он работал, я гулял по набережной, толкался в книжных магазинах, знакомился с красивыми девушками. Вечерами мы с ним смаковали пиво с креветками и шутили о жизни. Именно так. Шутили о жизни.