Руслан Белов - Встретимся через 500 лет!

– Все это может быть подстроено…

– Если вы не верите, я могу показать вам свою попу, – улучила момент симпатичная женщина, оставшаяся не представленной Жеглову.

– Это королева Марго, наша двоечница по поведению. Она собирается продемонстрировать вам свой зад, в порыве страсти укушенный Генрихом IV.

Жеглов посмотрел на королеву более чем заинтересовано. Представил ее, подняв полы длинного платья, стоящей на столе. Подавив желание сказать: «Хочу!», обратил взор на Жозефину:

– Мудрая вы императрица. Все так объяснили, что захотелось поверить…

– Это не я мудрая, это Пелкастер. А я легкомысленна, и люблю танцы.

– А музыка у вас есть?

– Есть! Ренет, включи магнитофон, дамы приглашают кавалеров.

Через пару минут магнитофон был найден и включен, и Жеглов танцевал с Жозефиной.

– А здорово вас восстановили, – говорил он ей на ушко. – Так и тянет поцеловать в девичье ваше ушко.

– Не стоит! – рассмеялась Жозефина. – Астарта этого мне не простит.

– А кто такая Астарта?

– Так мы величаем мадмуазель Генриетту.

– Господи, опять Генриетта, – крепче обхватил талию женщины Жеглов.

– Давайте, договоримся общаться платонически, – чмокнула Жеглова в губы. – Сейчас общаться. А потом, когда все получится, вы пошлете мне весточку, и мы с вами встретимся романтически, скажем, на Венере или в садах Семирамиды?

– Заметано, – сказал Жеглов, и закружил женщину в стремительном танце.

Жеглов перетанцевал всех, потом подали молочного поросенка, фазанов, фаршированных куропатками, и перловую кашу в воспитательных целях. Домой он явился лишь в двенадцатом часу. Войдя в номер, увидел Генриетту, в длинном белом платье с короткими рукавами, Генриетту, прямо стоявшую у окна.

– Ты так стоишь, будто бы я тебя бросил, – сказал он ей в спину, довольный тем, что день, судя по всему, далеко еще не закончился.

Она обернулась, и Глеб увидел: женщина улыбается.

– Вы не осуждаете меня? – спросила виновато.

– Напротив, я рад. Не люблю быть один. Присядем?

Они сели рядом.

– Жозефина мне сказала, что вы никто иная, как Иштар-Астарта-Афродита, богиня любви.

– Да, я богиня любви, но любви больше плотской. А хочется чего-то большего.

– Большого хочется всем, – усмехнулся Жеглов. – И мужчинам, и женщинам.

– Пойдемте ко мне? – спросила просто, улыбнувшись каламбуру. – Вы ведь спать теперь не сможете?

– Не смогу, если представлю, что нахожусь в пионерском лагере.

– Пионеры – это советские бойскауты? – подошла вплотную, и Жеглов почувствовал запах ее кожи, пленительный и расслабляющий.

– Да. Они обожают гулять по ночам направо, потому что по ночам воспитатели гуляют налево.

– Так пойдемте?

– Пойдемте, – простер руку Жеглов в сторону двери.

Они вышли в парк, не спеша, пошли к «Трем Дубам». Было тепло и тихо. Пахло землей. На своих плацах колоннами выклевывались тюльпаны. В соснах какая-то птица сетовала на бессонницу.

– Вы как здесь оказались? – спросил Жеглов, чтобы не молчать. – Я имею в виду, в Эльсиноре?

– Как многие.

– Как многие?

– Профессор меня воплотил, чтобы тут же пожалеть об этом.

– Пожалеть?!

– Да. Я мешала ему работать.

– Так отправил бы в будущее?

– Я еще не готова. Вы разве не видите, что я… что я – стерва? – игриво улыбнувшись, положила головку ему на плечо.

– А что, стервам там места нет? – губы ее, тонкие и мягкие, расслабляли, заставляли думать о других губах.

– Нет. Там все порядочные, – залилась смехом, – стервы!

– Как это так? – обнял ее Жеглов за талию. Желание комкало его мысли, требовало действий.

– Видите ли, там где все красивы, умны и свободны и нет болезней, секс и любовь не опутаны условностями. Если у людей возникает взаимное стремление, они отдаются друг другу без жадности и задних мыслей.

– Мне говорили, что большинство людей предпочитают там иные формы бытия, бестелесные например.

– А какая разница? Счастье ведь не форма и не материя, а бесконечное единение…

– Но ревность? Люди ревнивы…

– Там невозможно ничего отнять. Там никто никому не принадлежит. И вообще, постарайтесь понять, что нельзя любить что-то одно, единственное. Один Биттлз, одно вино, одно блюдо, одну женщину, наконец. Потому что когда любишь одно, горизонт, весь мир сужается в одну точку, точку зрения. И человек тоже сужается в точку, а точка, как мы знаем из геометрии, не имеет ни объема, ни даже площади. Любить надо, стараться надо любить, не одно, а все, тогда в вас войдет вся Вселенная, все времена и все чувства.