Руслан Белов - Встретимся через 500 лет!

Маменька-Рея всерьез это заявление приняла – было, значит, что-то в мозгах, было! – и в сторону уползла. А Зевс – юноша заводной был, тоже змеюкой обратился, а у них маменек нет, не помнят они их, и за ней. В общем, от этой ссоры и ее последствий в виде кровосмешения, Афродита-то и родилась.

– Ну, не совсем так это было, но это не важно, – сказал Пелкастер, терпеливо дослушав. – Моральные установки у бессмертных людей вырабатывается бессмертностью, и они помогает жить. Думаю, когда-нибудь вы сможете жить как Зевс, но не малограмотный и дикий, а просвещенный и гуманный, – прояснил Пелкастер мысли собеседника светлой улыбкой.

– Посмотрим, – сказал Жеглов. – Пожалуй, я пойду, прогуляюсь, подумаю над вашими словами.

– Обязательно подумайте, это вам в ближайшем будущем пригодится…

Распрощавшись с эльсинорским чудаком, Жеглов пошел по парку, представляя себя Владимиром Высоцким. Красивым и некрасивым, очень сильным и очень слабым человеком. Это получилось нетрудно, ведь милицейский полковник Владимир Семенович Епифанов, по поручению одного из высших лиц советского государства с начала 70-ых «смотревший» за поэтом, хорошо знал его лично. Знал песни и письма, им сочиненные. Все песни и все отправленные письма. Знал, о чем он думает, переживает и мечтает. Знал (из докладов министерского психоаналитика) то, чего не знал никто, даже сам поэт. Поэтому-то, попав в психиатрическую лечебницу, полковник и стал «косить» под Жеглова, это было не сложно и приносило удовольствие убедительностью.

У него получилось, и четверть часа он побыл Высоцким. Самым настоящим, потому что стихи, сами собой пришедшие в голову были самыми настоящими. Восторженно их шепча: —

– он шел по дорожкам парка, ничего и никого не замечая, шел, пока над головой не каркнула пролетавшая ворона. Вновь обернувшись Жегловым, он вспомнил одно высшее лицо советского государства, приказавшее ему смотреть за поэтом единственно из чувства юмора, которым нимало гордился.

– Вы Владимир Семенович, и он Владимир Семенович. Значит, вы родственные почти люди, и вам будет легко работать друг с другом.

Ему стало нехорошо на душе, хотя он ничего дурного поэту не сделал, разве самую малость. И сделал ведь не ради лишней звездочки, но сохранения уже имеющихся, а это большая разница. В общем, чуть-чуть жизнь попортил… А сколько раз зато выручил? Раз десять, не меньше. Хм, раз десять… Чтобы заглушить муторность, овладевшую организмом, он попытался представить себя Гамлетом. Получилось не вполне: Владимир Семенович стал не вымышленным персонажем знаменитой пьесы, но ее автором. Парк вместе с греческими статуями, лес, Эльсинор, горы исчезли, вокруг поднялись грязные стены таверны, навис закопченный потолок, в своем движении вниз остановленный мощными балками на уровне чуть выше человеческого роста. Но этого Трясущий Копьем не видел: ни стен, ни потолка, даже дощатого стола не видел, за которым сидел, ни свечи сбоку, он видел листок бумаги с монологом Гамлета и свои руки, сжимавшие его. Руки подрагивали – врач сказал, что это от вдыхания паров ртути, и что это вдыхание, возможно, опаснее последствий французской болезни, которые оно, якобы, устраняет. Но строки монолога лежали на листке ровные, как копья, ведь писались при помощи трафарета. И смысл они несли острый, как копье.

– Кто там глава??

Всевышний? или Сатана?!

Вот в чем вопрос!

Вот что удерживает нас по эту сторону могилы! – прочитал он шепотом.

Следующее прочтение завершилось нескорым выводом:

– Нет, за это в «Городе виселиц» [82]меня вздернут на радость врагам и почитателям. Надо, необходимо, переделать. Или просто взмутить воду? Пожалуй, да…

Некоторое время Шекспир тряс свинцовым карандашом в записной своей книжице. Прочитав написанное, самодовольно улыбнулся: – Хорошо! Дураки не поймут, а умные… А умные тоже.

Из Города Виселиц Владимир Семенович попал на задний двор Четвертого корпуса. Очувствовавшись, увидел перед собой незапертую дверь. Вошел. Оказался в коридоре, кончавшимся дверью, за которой смеялись женщины. Постояв перед ней в нерешительности, раскрыл. Увидел ярко освещенную залу. Посредине стоял длинный стол, уставленный яствами, за ним сидели дамочки, одна другой примечательнее. Увидев его, они замолкли, уставились в свои лорнеты. Жеглов прокашлялся. Сказал ответственно: