Лариса Ратич - Проблемы некосмического масштаба

Учителя в школе знали, что Гуся (о, несчастный!) на самом деле зовут Нострадамус, и поэтому предпочитали называть мальчика по фамилии.

Вот такой подарочек преподнесла Гусю его экстравагантная мамочка, родившая сына в немолодом уже возрасте. Ей, видите ли, какой-то дурак предсказал, что сын будет великим провидцем. Ну, и получил соответствующее имечко. Работники ЗАГСа, регистрируя ребёнка, не знали, смеяться им или плакать, и изо всех сил пытались убедить счастливую мать, что таким именем она может поломать мальчику жизнь.

Однако женщина твёрдо стояла на своём, а дома её образумить было некому: она называлась матерью-одиночкой.

Она никогда не была замужем, но всю жизнь хотела ребёнка, откровенно говоря об этом всем своим мужчинам. («Мне бы только сына, и больше ничего. Можешь и не жениться».)

Но ребёнка всё никак не получалось, и женщина уже решила, что она бесплодна. И вот на тебе! – в сорок четыре года! Радость была так велика, что женщина побежала в церковь, чтобы благодарно помолиться. Потом она щедро раздавала милостыню на паперти, и один мужик хромоногий торжественно пообещал:

- Бог тебя отблагодарит за доброту. Родишь великого пророка!

Вот так и появился Нострадамус Гусь, который подписывал свои тетради только так: «Тетрадь Н. Гуся».

Маме теперь было под шестьдесят, и, хотя сын никаких признаков необычности не подавал, в предсказание нищего по-прежнему свято верила. Нострадамус между тем рос, постепенно – прочно и навсегда – превращаясь в Гуся. И к своим шестнадцати годам действительно стал напоминать эту птицу: был такой же длинношеий, двигался вразвалочку, тяжело виляя низким задом.

Мать необыкновенно его опекала, но со временем не только не привязала к себе, а, наоборот, озлобила. Он стеснялся её бесконечного сюсюканья, а особенно мучился от того, как она его называла: «Нострик».

Ирина Васильевна Гусь всю жизнь проработала в музее, очень этим гордилась и могла часами рассказывать о выставках и экспонатах.

Единственным слушателем в их крохотной комнатке в коммуналке был, конечно, Нострик, и он быстро возненавидел все музеи на свете. А ещё мальчик возненавидел волонтёров и благотворительность.

Это были те самые два слова, из-за которых Ирина Васильевна никак не находила времени уделить сыну хоть немного любви или просто внимания. Мама Нострика была постоянно занята, вечно куда-то спешила и кому-то помогала. А мальчик сначала оставался то с соседями по квартире, тихо сидя где-нибудь в уголочке то в одной, то в другой чужой комнате; а потом, когда достаточно подрос – сам. Всё время сам.

Иногда, набегавшись, мама с восторгом рассказывала ему, сколько добрых дел она сегодня совершила, и какие замечательные люди так же беззаветно, как и она, не жалея ни сил, ни времени, отдают себя на благо людям. Она и сыну обещала, что вот-вот начнёт и его брать с собой; ну, например, на расчистку старого кладбища. Замечательно, Нострик!

Но мальчик этого ждать не хотел, сам нашёл подходящую компанию и стал почти не бывать в их убогом семейном углу, а, появляясь дома, постоянно грубил матери. Даже однажды потребовал: если она ещё раз произнесёт «Нострик», то он уйдёт из дома раз и навсегда.

Ирина Васильевна испугалась и, теряясь, спросила: а как же тогда?.. Всё-таки «Нострик» - это его имя…

- Моё имя – Гусь! – огрызнулся басом Нострик. И Ирина Васильевна, помня его ненавидящие глаза, теперь осторожно говорила мальчику «сынок» или «ты», и всё.

Однако любимой благотворительностью заниматься не бросила, и Гусь почти переселился на улицу. Приходил домой только ночевать, да и то – не всегда, а часто оставался у приятеля со странной кличкой «Мамулька».

Ирина Васильевна Мамульку знала и против этой тесной дружбы не возражала. Да и возразить бы не могла: выросший Гусь разрешения у матери никогда не спрашивал. Лишь иногда, в виде великой милости, оставлял записку на их шатком столе: «Заночую у Мамульки». Но чаще – просто не приходил домой столько дней и ночей, сколько вздумается.

- Ничего! – утешала саму себя Ирина Васильевна. – Это у него переходный возраст. Пройдёт!

Да и друзья-волонтёры женщину активно успокаивали: мол, с таким расчудесным примером перед глазами, как Ирина Гусь, мальчик не может в конце концов не стать хорошим. И Ирина Васильевна терпеливо ждала, не бросая, однако, свои занятия.

В школе на Гуся не жаловались, из милиции не приходили, и Ирина Васильевна уверилась окончательно, что мальчик у неё растёт самый обыкновенный, ничуть не проблемный.