Павел Федоров - Агафон с большой Волги

Федя только что вернулся из Дрожжевки и рассказывает Глафире, как Мартьян уходил из дому.

– Ну, а Варвара что? – распахнув накинутый на плечи ватник, спросила Глаша и тихо присела на лесенку вагона.

– Когда Мартьян взял свой чемоданчик и пошел к калитке, Варюха кричать начала, – отвечает Федя.

– Что же она говорила?

– Да ерунду разную.

– Например? – допытывалась Глаша.

– «Иди, иди, хромоногий, больно ты кому нужен!..»

– Так и сказала?

– Прямо так! Ну и еще всякие слова прибавляла…

– Какие слова? Обо мне, что ли? – напряженно спросила Глаша.

– Само собой!

– Как это «само собой»! Ты-то еще чего выдумываешь? – Глаша запахнула ватник и втянула голову в плечи.

– Разве я выдумал? Это она сама на всю деревню орала. А мне-то что? Только об этом, Глафира Антоновна, все говорят.

– Кто это все? – возмутилась Глафира. – Это Варвара и твоя тетка болтают. А ты не смей повторять!

– Ладно. Не буду. Но вы же сами спросили… Так я пошел.

Федя, шурша пыльником, встал с крылечка.

– Куда ты опять?

– К Михаилу Лукьяновичу думаю сходить.

– Зачем? – Глаша отлично знала, но делала вид, что не догадывается, куда, к кому ходил Федя. На том стане теперь с отцом косила Дашутка.

– Узнать хочу, наматывается у них на валик солома или нет. У нас с вами прямо беда! Вчера солома так нагрелась, что думал, вспыхнет.

Федя наивно полагал, что о его с Дашей отношениях знали они только двое да старая кузница.

– Гляди, сам не вспыхни, жених! – тихо засмеялась Глаша и спросила: – Когда свадьба-то?

– Да вот закончим уборку…

– Поторопитесь…

– А что?

– А то Михаил Лукьянович узнает про ваши делишки, вот что! – смеется Глаша.

– Ну-у! Да мы скоро… До свидания, тетя Глаша. – Федя срывается с места и пропадает за будкой.

– Привет передавай! – весело кричит ему вслед Глафира, сама не зная, чему она так радуется. Даже петь хочется, тем более что с третьего стана доносятся звуки баяна. Играет Сенька Донцов, а девушки, сушильщицы с тока, поют про вербу над рекой и про любовь. До чего ж хорошо и проникновенно поют девчонки! Даже уставшая от ливней степь и поникшие хлеба притихли, словно прислушались к льющейся в сумрак песне. Глаша тоже начала подпевать потихоньку. Потом где-то совсем близко зашуршала мокрая трава, чвакнула под грузными сапогами грязь, и тут же показалась фигура Архипа с ружьем на плече.

– Поешь, птаха? – скрипя протезом, проговорил Архип. – Добрый вечер!

– Вечер добрый, дядя Архип! – приветливо откликается Глаша. Она рада его приходу, с ним веселее.

– Вечер-то добрый, а погода совсем расквасилась, убирать не дает, и все косточки разморило. А ты, про между прочим, чего тут киснешь, молодка? Пошла бы да вон с девчатами и попела.

– А мне и тут хорошо… Что новенького на поселке?

– Стоит на месте, как поросенок в тесте! Мокрота кругом! А новенького? Вот тут у меня газета есть. – Архип достал из-за пазухи газету и подал Глаше.

– Что, снова про нас написано?

– Пока ничего, – усмехнулся Архип. – Хватит и того раза. Теперь про других пропечатано. А у нас сегодня утречком на поселке опять баталия была. Я как раз из конторы выходил и прямо на концерт наткнулся, едрена корень!

– Что за концерт?

– Мартьян Савельевич жену свою покинул. А баталилась теща на всю улицу. Такие слова говорила, передать невозможно… Даже какую-то книжку через плетень швырнула ему вослед. И Варька тоже хорохорилась. Дуры все бабы, вот я что скажу.

– Почему же все, дядя Архип?

– Может, и не все, а большая доля… Не могут нашего брата приструнить как следоват. Баб-то пока полно, а нас поменее, вот мы и кочевряжимся. Как чуть что, вещевой мешок на плечо, чемоданчик в руки, как Мартьян, и на вокзал! А что ему оставалось? С работы твой деверь его снял. Но я кумекаю, тут дело не только в поломке комбайна.

Скручивая козью ножку, Архип пристально посмотрел на Глашу. Она вскочила, пожелала ему спокойной ночи, вошла в вагончик и шумно захлопнула дверь.

– Ты чего всполошилась? – спросил он через стенку.

– Спать хочу, – ответила Глафира изменившимся голосом.

– Да ведь совсем еще рано!

– Устала…

– Не с чего бы умориться-то… Смотри, газету мою не загуби!

Покуривая, Архип отошел от вагончика. Сквозь бегущие на небе тучи прорывалась луна, и тень от комбайна то появлялась, то вновь исчезала.

– Вот ведь какая, едрена корень, оказия, – ворчал себе под нос Архип. – Значит, не зря про нее с Мартьяном слушок ползал. А ить, гляди, сколько крепилась! Вон иные, как кошки: муж только за ворота, а она причешется лапкой и пошла мяукать. А эта и собой видная да строгая; поди, годика три держалась, а на четвертом, сад-виноград, не утерпела!