Михаил Веллер - Мишахерезада

— Он штаны в суп уронит, — сказал прощенный Ваня Третьяк.

Я вытащил из-под брезента расшатанной таратайки сухие сигареты и сел на опущенную оглоблю.

— Ваня!

— А?

— … на! Кофе в постель подашь. Я к столу сегодня не выйду.

Хуже нет проталкивать гурт в дождь через таежный распадок.

Спускаться в сырость баран отказывается, за буреломом крайних не видно. Кони привязаны где-то сзади, ватник мокрый изнутри и снаружи, глотка сорвана, нервы в клочья. Пнешь барана в бок — а он упругий, как мяч, и теплый под слоем шерсти.

Потом замечаешь, что дождь ослаб, склоны раздались вширь, тайга переходит в редколесье, баран набирает инерцию, и надо решать, кто вернется за конями.

И вот уже едем верхами, и ищем в пачке сигарету посуше, остыли от матерных рыданий, отлично прошли на хрен, стоянка скоро, и пастьба здесь легкая, широко и ровно.

Подлесок перешел в пологий луг, а луг клеверный, вот как мы уже низко. Гурт растекается серпом, баран жрет как сумасшедший, и за этим стригущим лишаем, под заголубевшим небом и золотым солнцем, едешь в отдыхе и блаженстве и хочешь петь.

И вдруг впереди за увалом открывается сказка. Огромная долина, километров пятьдесят на тридцать. Желтые прямоугольники полей, зеленые пятна лугов, ниточки дорог, россыпи сел, крапинки стад. Грузовички едут, комбайники ползут. Как понарошке, на макете. Зрение в горах, вдаль да на зелень, обостряется до орлиного, барана на склоне за километр пересчитаешь. Вот все и видно. По краям — горы вверх пейзаж загибают. А внизу эта красота несказанная.

— Уймон! — Грудь переполнена. Хорошо жить!..

И тут меня оглобля съездила по уху. Я почти выпал из седла. В разбитой на черепки голове гудело. Мир был синий и кружился.

Это меня в ухо ужалила оса.

Через минуту ко мне вернулось сознание, и злой оркестр стал распиливать голову. Конь стоял, оборачиваясь на меня.

— Миха, ты чо там? — кричал через расстояние Женька Шишков.

Голова болела до вечера. Ухо распухло как вишневый вареник. Оно зудело две недели и облезало послойно.

В горах все крупное и калорийное. Концентрат солнечной энергии. Шмели летают, как воробьи. Я эту осу вообще не видел! И как точно, сразу в ухо.

Назавтра мы спустились в Уймонскую долину и пошли насквозь. Она вызывала только неприязнь. Грязь и идиотизм сельской жизни. Будто Парень Сверху спустил руку со шприцем и сделал мне прививку от романтизма.

Что скотогону дают в перегон? Пинка. А на каждый день? Это и есть на каждый день.

Конь, седло, веревка. Спецуха, ватник, плащ, сапоги. На бригаду — таратайка, на троих — кошма, одеяло, брезентовый тент.

Нож скотогон покупает в Бийске. Заранее. Это предмет первой необходимости. Хозяйственный, копеек за семьдесят. На все случаи жизни. К ножу стругают ножны или носят в сапоге ручкой книзу.

Все остальное скотогон крадет. Что попалось полезного, то и крадет.

В горах красть негде. Спустившись с высокогорных лугов, пройдя белки, перевалив Чегед-Аман, вскользь касаешься роскоши человеческого общения. Деревни редки, в стороне, и тем они ценнее.

Крадут топор, ведро, кружку, миску. Не понимают, как жили без них раньше. С камнем и жестянкой из-под консервов.

Крадут чайник, кастрюлю, сковородку, лопату, проволоку. Крадут ложки, стаканы, полотенца и ремни.

Крадут там, где уже есть кому продать барана и с кого взять за него деньги. Деньги предназначены на водку. Или одеколон. Или вино, или самогон, или брагу. Их украсть нельзя. Их народ ценит как зеницу ока и без присмотра не оставляет. Они под охраной морального закона. Вещь крадет человек в нужде. Выпивку крадет гадина.

Поэтому скотогонов не любят. Скотогоны проходят, как заблудившиеся разъезды мамаева нашествия. После них остается выжженная земля. Съеденная до корней трава и голые заборы. Веревки тоже крадут. Веревка всегда пригодится.

Скотогон может мельком присвоить бритву с подоконника, или кувшин с крыльца, или поварешку с помойки. У скотогона развивается собирательский инстинкт, ревность коллекционера. К Бийску он топорщится от походного добра, как кочевник после набега.

Все это скотогон бросает на последнем пункте, острове посреди Бии. Он забывает о ненужном, как ребенок. В бийскую общагу «Скотоимпорта» скотогон возвращается с пустыми руками. Завпунктом скидывает скотогонские сокровища в помойку, отбирая хорошие вещи продавать на базаре.

Ни у кого из скотогонов не хватает скучной хозяйственности перед отправкой в Монголию съездить на остров и запастись в перегон всем таборным. Самые обстоятельные выменивают у пришедших с перегона монгольскую монетку — чтоб сразу повесить на шею; это у нас принято.