Сергей Шаргунов - Свои

Начало светать, среди смутно-сизой дымки лес обретал насыщенно-летние тона, и проступали те, кто был в кузове. Илья посматривал на них, пятнистых и крупных… Рожи славянские… На руках кожаные перчатки без пальцев, некоторые – в вязаных масках…

– Ты с каких мест? – спросил все тот же ласковый голос.

Илья покосился вверх – человек не прятал лицо, добродушное и спокойное: голубые глаза под оранжевыми бровями, полные щеки повара тряслись, красноватые, как будто распарились у плиты.

– Москва…

– Ых!

Этот насмешливый вдох перекинулся на весь кузов, но тут их мощно подбросило, и раздался общий выдох ругани.

– А вы откуда? – крикнул Илья, перекрывая ветер и скорость.

Вырвались из леса на голое пространство степи.

– Беркута! – почему-то этот ласковый слышен был отчетливо. – Я с Харькова. Да кто откуда…

Въехали на пригорок – привстав и глянув назад, Илья увидел петляющую между полей и рощиц дорогу, по которой, вздымая пыль и рассеивая рассветную мглу, слепя фарами, гнали вперед и вверх грузовики.

А, наверно, весело сейчас разбомбить этот караван…

Машина опять взлетела. Мина? Их швырнуло друг на друга и перемешало. Валясь с ног, стукаясь автоматами, они неразборчиво заорали все вместе, возмущенно, но и восторженно, как будто в порыве братания. Илья зажмурился, цепляясь за уплывавший ящик, укатывавший огнемет и чьи-то шнурованные ботинки.

По крыше гулко застучали кулаки:

– Шумахер хренов!

– Эй, козел! Слышь, не газуй!

– Как приедем, шофера сразу к стенке, – заржал казак с пушисто-седыми усами, в синем мундире и синей фуражке с красным околышем, чем-то похожий на букет полевых цветов.

– А правда, почему он так гонит? – выпалил Илья.

– Когда быстро, попасть сложнее, – объяснил пулеметчик.

– Откуда?

– Да откуда… Хоть с земли, хоть с неба… Думаешь, они не знают, что мы едем? Вчера бой был… Три машины пожгли…

– Два «двухсотых», шесть «трехсотых», – готовной скороговоркой отозвался кто-то справа.

Илья всматривался в рассветную местность: где затаилась засада – за тем аккуратным, словно подстриженным кустом или в той голубоватой траве?.. Как он умудрился посеять каску? Какая завидная, наверно, мишень его голова, которая крутится и подпрыгивает над железным бортом… Наверно, ее первой разобьют!..

Левое плечо тяготил и мотал автомат. Колени болезненно ходили ходуном, ему хотелось нагнуться в поклоне, спрятаться хоть за какой-то заслон, но этого унижения он не мог допустить.

Поднял глаза на пулеметчика:

– Победим?

Тот неожиданно по-родственному сощурился:

– Сто процентов!

«В эту ночь решили самураи перейти границу у реки, – песня из детства, зачем-то он пытался расшифровать ее, иногда зависая на словах, как в молитве. – Так… Перейти границу… И я тоже – через границу, ночью… Но разведка доложила точно… И летели наземь… Значит, если нас встретят сталью и огнем, мы полетим наземь… Но это как? Сразу смерть? Или можно упасть, уползти, затаиться под кустом? И лете-е… наземь самура-а…»

Он стал себя развоплощать, готовить к смерти, подумал о друге Иване по фамилии Пушкин, который не узнает про эту войну. Отчаянный гуляка, поэт, блондин. Он часто шутил о смерти. Однажды позвал гостей на день рождения ровно к девяти вечера – «и ни минутой позже». Дверь была открыта, они прошли в комнату, где хозяин лежал, сложив руки крестом на груди, а неизвестный снимал с него гипсовую маску. Такой розыгрыш. Маску Иван повесил над диваном. А год назад, в конце мая, его нашли в Филевском парке с проводом на шее. То ли повесился, пьяный, то ли повесили… Он лежал в гробу, похожий на себя тогдашнего на диване, весь похожий на слово «поэт», с лисьей большой усмешкой… И вот сейчас лететь в неизвестность по извилистой дороге – это была как бы сопричастность другу… Он как бы летел по его мертвой улыбке… «Я рискую головой, чтоб тебе там было не так обидно… Ну, если что, стану как ты».

А вот о девушке Полине и о матери почему-то ничего не подумалось. Наверно, из жалости к ним.

Полина, с которой недавно стали жить. Длинношеяя. Девочка-мерзлячка. Кожа гусиная на лебяжьих косточках. Любил ли он ее? Или просто любовался? А может, уехал, чтобы это понять?

– Держись, Москва! – Кто-то, оскалившись многочисленными стальными зубами из прорези в черной маске, поднял перчатку с торчащим вверх голым большим пальцем. – Мы все теперь москали!

Опять тряхануло – затормозили…

И тут же, как остальные, Илья посмотрел в небо, пытаясь разглядеть вертолет, стрекочущий в сизо-белесом облаке.