Сергей Шаргунов - Свои

Многажды был я виноват – понарошку и сильно, люблю родных, но помню любой удар. И благодарен, когда за большое хулиганство вдруг не наказали. Ведь я помню и свою правду: просто заигрался, вот поджег и затопил. У ремня же – одна кривда. И шлепки – кривые. И вспомните, какая это боль, если ударят при других, при соседях, при ровесниках, при недругах, особенно при девочках! Какой стыд! И я не шлепнул сына ни разу. Ни при тигре, ни при волке, ни при попугае, ни при крокодиле. Ни при дядьке Шреке, изумрудном толстяке.

– Идем! Я хочу домой!

И я послушно увел его.

Дома он играл в зоопарк, окружая кубиками пластмассовых зверей. Его правда приняла мою.

Город тонул в пыльном мареве. Было холодно, ветрено и узко. Почему-то на этой высоте суетились мошки. Лезли в лицо и волосы, бурлили стайками, прожорливо осаждали плоские тусклые камни башни, как будто те спрессованы из чего-то съедобного.

– Ну, как вам здесь? – приподнято спросила Ульяна.

– Хорошо, только эти… Видите?

– Кто?

– Мухи.

– Какие мухи? – она чуть отпрянула, улыбнувшись с детским изумлением, переходящим в ледяное превосходство психиатра. – Я не вижу никаких мух.

– Да вот же, – он растерянно затанцевал указательным пальцем, повторяя дикие узоры быстрого полета.

А может, так подействовала высота, и эти дрожащие точки перед глазами – подлые предвестницы обморока?

Он перегнулся через край и на миг увидел полную тьму.

Андрей мечтал тут побывать. Ему было страшно любопытно, и любопытно, и страшно, оказаться на этой запретной земле, закрывшей себя высокими и крепкими стенами мифа о рае, вокруг которых остальной мир выстроил свои стены – адской молвы.

Долетев до Владивостока, он пересел в старую «тушку», белую, с красной звездой на хвосте, словно в машину времени, которая переправит в минувший век. А может, и наоборот, в будущее. С порога туристов встречали лихие маршевые звуки и приветливо-строгие улыбки юных стюардесс. Самолет разбежался и взмыл в неизвестность. Кресла были ветхие и стертые. По тесному салону поплыл сизоватый дымок, это закурил кто-то из сопровождающих. Стюардессы стали разносить теплые округлые свертки. Андрей развернул тонкую бумагу и, понюхав, зажевал бургер из неопознанного мяса, вкусный, но необычный, стараясь не думать, что он ест, в такт счастливой мелодии ритмично маршируя челюстями.

Только сошла зима, и страна внизу казалась однотонно-коричневатой и такой же в приближении, когда поехали из аэропорта в старом темно-синем «мерсе» (чемодан лег в промасленный ребристый багажник).

– Здравствуйте, – с переднего сиденья повернулась миловидная женщина, изучая его безлунными цепкими глазами и, казалось, сканируя доброжелательной мягкой улыбкой. – Меня зовут Ли Хёнми… Но чтобы проще, можно звать Ульяна.

Черная кожанка с красным значком на груди. Около маленького уха, ниже завитка темных волос синевато-черная россыпь пороховых точек-родинок.

– Наша земля пробуждается, и с каждым днем становится все теплее. – Она хорошо говорила по-русски, мелодично, но слишком тщательно и твердо. – Правда, как видите, сейчас вокруг дымка… Это песок, очень мелкий песок.

– Песок? – вежливо переспросил Андрей.

– Да, песчаная буря. Это все из Китая. Пустыня Гоби. Оттуда к нам летит песок.

Вокруг простиралась скука смертная ранней весны. С этим понурым оттенком сырых полей и голых деревьев идеально совпадали темные одежды людей, которые брели вереницами вдоль дорог, или скользили на велосипедах, или по-муравьиному как-то мараковали с землей и подлатывали лоскуты асфальта.

Хотелось спать до рези в глазах, и сам, уже вечеревший, город вставал со всех сторон, как памятник забытью, однообразный, акварельный, расфокусированный мириадами песчинок. Андрей сделал несколько снимков на потерявший связь с миром айфон.

Широченные проспекты, высокие коробки зеленых, голубых, оранжевых зданий, грозные арки, стеклянная пирамида в сто этажей, длинные мосты над тусклой линзой реки. И всюду куда-то устремленные горожане с розовыми цветами на палках, одинаковыми, а значит, искусственными.

– Куда они идут?

– У нас скоро большой праздник, – помедлив несколько секунд, сказала Ульяна. – День солнца, день рождения нашего великого вождя. Будет большой парад. И все у нас после работы и учебы идут на площадь и репетируют… Они уже сходили и теперь идут домой.

Люди помахивали этими привычными для них цветами, смеялись, жестикулировали, что-то жевали, увлеченно болтали между собой, многие, к его удивлению, в мобильные телефоны. Ему даже показалось, что весь город – театр и сами прохожие – массовка, разыгрывающая гигантский спектакль для их туристического кортежа. Словно в подтверждение дикой догадки, он успел заприметить одну и ту же сценку: ребенок капризно упирался, женщина отпустила его и пошла одна, и, поглядев ей потерянно в равнодушную спину, малыш спохватился и побежал следом. Дважды, черт побери, одно и то же…