София Кульбицкая - Порочестер или Контрвиртуал

Даже скептичная Лена невесть где растеряла свой скепсис: забавно было смотреть, как она, от потрясения забыв о приличиях, прыгает на одной ножке и с силой хлопает по плечу то меня, то Порочестера, вереща: — Первенец! Ребята, это же наш первенец! Вы чувствуете себя отцами?.. — Что уж говорить о Порочестере, которому только дай повод сладко распищаться и пустить скупую мужскую слезу.

Впрочем, скоро все притихли — то ли из страха перед некоей тайной, на которую жутковато-маняще намекал стоящий в теплице острый запах зелени, то ли от переполненности, невозможности адекватно выразить распиравшие нас чувства.

— Я ему подарок на первый зубок куплю, — растерянно бормотал Порочестер, потирая потные от волнения ладони. — Вкусное удобрение какое-нибудь…

Все стояли красные, взлохмаченные, перепачканные в земле — у девчонок даже мордочки невесть когда успели загваздаться, — и сияющими глазами смотрели друг на друга. Это было удивительное мгновение, такие выпадают людям нечасто. Мы были одним целым, между нами не существовало ни ревности, ни скепсиса, ни обид, ни раздражения, ни прочих поводов для склок.

— Пожалуй, такое дело надо обмыть, — наконец, нарушил я это густое, полное чувств молчание.

Умница Елена предложила поискать, нет ли где ещё плодов. И точно: общие поиски увенчались обнаружением ещё трёх помидорчиков. Тут Порочестер, вдруг что-то вспомнив, выскочил из теплицы и, смешно перебирая короткими ножками, засеменил в сторону дома. Догадываясь, в чём дело, я украдкой выскользнул следом и отправился за ним — мне было интересно посмотреть, что и как станет делать мой друг.

И точно — я нашёл его именно там, где ожидал найти: на задах, сидящим на корточках у грядки, где рос его возлюбленный физалис — тоже паслёновый. Увы, он почему-то явно отставал от своего двоюродного брата.

— Ничего-ничего, — бормотал Порочестер, обирая с земли мелкие сорняки, — мы ещё себя покажем… Мы зато из них всех — самые красивые… То-то будут зелёные фонарики Аллочке для натюрморта…

Его общение с капризным овощем выглядело так интимно, что я поспешил тихо, на цыпочках отойти.

Чуть позже, когда немного спала жара, вспомнили о моём предложении: вынесли наружу небольшой столик вместе со складными стульями и принялись «обмывать». (Сам я, правда, пил только чай — осваивал кабальные шофёрские привычки). Девчата устремили зажмуренные лица к уходящему солнышку — ловили прилипчивый неагрессивный загар. Порочестер, которого всё не отпускало умильно-расслабленное настроение, вдруг принялся рассуждать о том, что мы всё-таки не совсем правильные земледельцы:

— Раз уж мы так хорошо показали себя в деле, надо пойти до конца и стать настоящими сельчанами. Все так делают. Леночка, у тебя там, в твоих антикварных залежах, не завалялось часом какого ни на есть самогонного аппарата?..

— Ещё не хватало, — поморщилась Елена. — Сосёшь свой «Курвуазье» — и соси.

— А у меня папа когда-то гнал, — мечтательно сказала Алла. — Дома, на плите стоял агрегат. Огромный такой. А внизу, под окном — банки с этим, как его… первачом… А тогда нельзя было, самогонщиков ловили, наказывали. Я в детский сад ходила, мне родители велели никому не говорить, даже подружкам, — а то папу в тюрьму посадят. И я молчала, как партизан, ни разу папу не выдала…

— Ещё совсем тютютюсенькая была — а уже можно было доверять! — восхитился Порочестер и поцеловал Алле руку.

Вечером Алла поехала домой, точнее, я её повёз — благо эта важная миссия лежала теперь на мне полностью. А то ведь поначалу этот псих — её кавалер — неизменно садился с нами, притом на переднее сиденье, видимо, опасаясь, как бы чего не вышло. Ну и зря. Алла наедине со мной отдыхала. Никуда не денешься, я всё-таки признался ей, что мы с ней учились в одном заведении, и теперь пришёл уже её черёд с силой хлопать себя по лбу: «Надо же, а я-то всё понять не могу — где я тебя видела?!.. Лицо такое знакомое…»

Чуть позже она призналась мне, что я в те годы был «очень симпатичным мальчиком» и она даже «обращала на меня внимание». Ну, теперь-то об этом и вспоминать было опасно…

Забавно, но, похоже, я играл при Алле ту же роль, что когда-то при Елене — что-то вроде связующего звена, передатчика, консультанта по оригинальностям и закидонам Порочестера. Привыкнуть к моему экстравагантному другу нелегко, это, как я понимаю, процесс для женщины небыстрый — как бы ни была она увлечена, прикуплена, заворожена его инфернальным обаянием, — и ей полезно время от времени отдышаться, прийти в себя, держась за что-то более нейтральное, знакомое и безобидное. Эту возможность я ей и предоставлял с радостью, как когда-то Лене. С той разницей, что, в отличие от Лены, с первой встречи ущемившей моё сердце, Алла как женщина абсолютно меня не волновала. Ну, не мой типаж и всё. Так что Порочестер совершенно зря нервничал — я даже в страшном сне представить себе не мог, что у нас с Аллой вдруг началось бы что-то похожее на флирт. Не говоря уж о чём-то большем…