Наталья Романова - Если остаться жить

Валя снова придвинулся к ней и начал гладить по голове, шее, груди.

— Не надо, — опять попросила Ира.

— Ну все, ведь уже все.

— Почему? — удивилась Ира.

— Потому что уже все, — уверенно сказал Валя.

…Валина рука просто лежала на подушке, а Ира просто лежала на Валиной руке. Валя не обнимал Иру, но от его руки исходило что-то такое, что Ире вдруг показалось, будто роднее этой руки у нее на свете никогда ничего не было.

— Я тебе нравлюсь? — спросила Ира.

— А иначе зачем бы это все было нужно?

Валя сел и начал осматриваться.

— Что случилось? — заволновалась Ира.

— У тебя нет телевизора?

— Нет.

— Сейчас передают хоккей. — Валя одевался. — Понимаешь, матч со Швецией, сегодня решается судьба кубка. Ты чего? Ну чего ты?

— Неужели ты способен так уйти?!

— Я же не знал, когда шел к тебе, что так все получится, а ко мне должен прийти товарищ с женой смотреть матч. Зина им, конечно, откроет, но все-таки неудобно. Послушай, мы еще успеем с тобой наговориться. Я не завожу романов на один день.

Валя оделся, вытащил из верхнего карманчика пиджака расческу и начал расчесывать волосы. Одной рукой он расчесывал, другой приглаживал, одной расчесывал, другой приглаживал. Наконец кончил и это занятие.

— Проводи меня, — попросил Валя.

Ира не сдвинулась с места.

— Ира, сколько же все-таки тебе лет?

Ира ничего не ответила.

— Вот что. Я приду к тебе в следующий раз и буду жить у тебя неделю.

Ира улыбнулась.

Валя подсел к Ире, обнял ее. Но не поцеловал, а быстро ткнулся губами в Ирину щеку.

Ира пошла закрывать за Валей дверь.

Вернувшись в комнату, она не села. Она знала, что, если сядет, тут же начнет думать. А думать она не могла, слишком о многом сразу надо было думать. Когда думать надо о многом, мысль мечется и ни на чем не останавливается, потому что боится остановиться не на том, о чем надо думать в первую очередь. А о чем надо думать в первую очередь? Наверное, надо думать о том, что Ира давно уже плывет по течению. Волны накрывают ее, а она только голову опускает ниже, чтобы не било слишком больно.

«Не трогайте меня, не трогайте», — просила всех Ира. И сама себя не трогала, не задумывалась, лишь бы не было хуже. А хуже оно все равно, только с другого боку. Разве раньше могло такое случиться? Ира считала, что Алеша ее не любит, потому что не говорит ей о любви, а говорит, «зачем тебе слова, женщина сама должна чувствовать». Вот теперь — она чувствует, хорошо чувствует, что такое — не любит.

Утром позвонил из редакции Иван Петрович.

— Ира, как ваши дела?

Ира замялась:

— Вчерне…

— Могу вас обрадовать, — поспешил сообщить Иван Петрович, не дав Ире договорить. — Рубрика об обслуживании откладывается на несколько месяцев.

Ира действительно обрадовалась.

— Ну я так и знал, — сказал Иван Петрович в ответ на Ирин радостный голос, — вы очерка еще и не начинали.

— Да что вы! Честное слово, вчерне…

— Ну хорошо, хорошо, я вам верю, но, согласитесь, вы теперь у меня в долгу. Вы помните об интервью, которое я просил вас взять у Петроченко? Так вот, он на днях уезжает в Чехословакию и надо это срочно сделать.

Ира молчит. Она судорожно соображает, что ответить. Второй раз ей предоставляется случай познакомиться с Петроченко. Неужели она и на этот раз откажется? Не воспользуется возможностью связаться с лабораторией, которая занимается проблемой двух путей окисления!

— У меня мама в больнице, — говорит Ира, — если бы немножко попозже, когда ее выпишут.

— Ну час времени у вас завтра будет? — настаивает Иван Петрович, словно Ира ему и не говорила про маму.

У Иры масса времени, у Иры столько времени, что она не знает, куда его девать, как от него избавиться. Только что от этого?

— Я почему спрашиваю, — продолжает Иван Петрович, — сейчас главное — съездить к этому Петроченко, а писать можно позже. А то он после Чехословакии сразу уходит в отпуск, и мы его потом не поймаем. А я уже договорился, и он вас ждет. Вы меня слышите?

Ира слышала. Она думала о том, что здоровые люди, наверное, все должны успевать — и работать, и в больницу ездить.

— Я, понимаете, Агафонову обещал, — жалобно стонет Иван Петрович, — он с меня шкуру сдерет. Неужели вам меня не жалко?

— Я поеду, — соглашается Ира.

Есть такой термин — «эффект присутствия». Это когда ты один и не один. Сидишь в комнате один, но в квартире — не один.

Вот тебе и «эффект присутствия». Только Ире этот «эффект присутствия» сегодня совершенно не нравится. Ибо эффект этот происходит от присутствия Галины, и не одной ее, а от ее соприсутствия с Ильей Львовичем. Илья Львович и Галина сидят на кухне и делают вид, что готовят обед. Впрочем, может быть, они и действительно готовят обед. Дела ведь это не меняет. А Ира сидит у себя в комнате и кожей чувствует присутствие Галины. Делать Ира ничего не может. Да и что вообще может делать Ира? Даже когда Ира работает, то работать она может из двадцати четырех часов в лучшем случае час-полтора. Так если этот рабочий час уже позади, то что может делать Ира? Ничего. Так что Ира сидит и смотрит в стену, в потолок, и все звуки в квартире становятся ее звуками. Звуками, ей принадлежащими. И от них не только никуда не денешься, но и странно куда-нибудь деваться.