Наталья Романова - Если остаться жить

Инна Семеновна остановилась посреди кухни и растерянно посмотрела на Сергея.

— Я бы увезла ее в деревню, но ведь она не поедет.

Инна Семеновна никогда не жила в деревне, но почему-то, когда Илья Львович начинал кричать на Иру, ей всегда хотелось убежать с ней в деревню.

— Я ее сейчас успокою, — пообещал Инне Семеновне Сергей.

Увидев Сергея, Ира вцепилась в его руку.

— Ты должен сказать мне, кто из нас прав. Потому что если он прав ― сволочь я, если я права — сволочь он.

Сергей попробовал отнять у Иры руку, но понял, что это безнадежно. Он никогда не видел ее в таком состоянии, и ему показалось, что от его ответа действительно зависит что-то очень важное.

— Это жизнь, Ира, — сказал он.

Ира тут же отпустила руку Сергея и легла. Обычно Ира почти никогда не сидела с гостями, она берегла силы для уборки после их ухода. Но Петр Дмитриевич велел бороться — и вот результат.

Из соседней комнаты послышались рыданья Илья Львовича.

— Что я сделал со своей жизнью?.. — стонал он.

— Нет, этого я уже слышать не могу, — сказал Сергей.

А Ира могла, она спокойно слушала всхлипывания отца, она была как мертвая.

— Рассказ твой не передавали сегодня, — Сергей бросил это Ире в лицо.

Ира не поверила: ведь ей сказали, что она получит деньги.

— Деньги! — засмеялся Сергей. — Их может послать любой. Раз я тебе сказал, можешь мне поверить. Я в таких случаях не ошибаюсь.

Но Ира не хотела верить. Ире хотелось писать. У Иры была крохотная надежда хоть чуть-чуть приспособиться к жизни. Сергей разрушал эту надежду. И Ира убедила себя, что это он так. Просто решил отвлечь ее от папиных слов.

Сергей не ушел к товарищу, и ему, как всегда, постелили в кухне. Ира долго думала, может ли она войти к нему, а потом решила, раз он не остался, когда она дала ему слово больше не проверять перед сном газ, то она вправе не сдержать своего обещания. Ира вошла в кухню. Сергей уже успел раздеться и лечь на раскладушку.

— По тебе бы часы проверять, — сказал он.

Уходя, Ира выключила свет. Сергей зажег папироску.

«Ей нужна домработница и отдельная квартира, — думал Сергей, лежа на раскладушке. — Нет, не это… Ей просто надо, чтобы ей верили, что она больна. Черт возьми, кого он лечит, этот Петр Дмитриевич, — дочь или родителей? — негодовал Сергей. — Зачем он им говорит, чтобы они не обращали на Ирину болезнь внимания? Типичный психотерапевт: лечит каждого, с кем разговаривает. Мне он тоже, — вспомнил Сергей, — ответил тогда то, что, по его мнению, должно было меня успокоить. А я вовсе не это хотел услышать от него. Да куда ему понять чужие души!»

Сергей зажег свет. По всему полу валялись его окурки. Сергей толкнул Ирину дверь. Ира не спала.

— Я пришел тебе сказать, что твой врач двуличная скотина…

— Молчи! — взмолилась Ира. — Он меня лечит!

— Он тебя губит!

— Все равно молчи!

— Ладно, только я хочу, чтобы ты знала, никто и никогда не будет к тебе так относиться, как я.

— Надеюсь, будут.

— Я тебе про Марину наврал. Она давно уехала.

— Значит, ты выехал из-за меня?! — с внезапным вызовом спросила Ира.

— Да.

— Чего же ты опять здесь?

— Ты хочешь знать?..

Сергей подошел к Ире. Ира сидела на диване не двигаясь. Сергей нагнулся, обнял и поцеловал ее. Ира вырвалась и, размахнувшись, дала Сергею пощечину.

— Ты что, озверела?!

Ира выбежала на улицу.

Было уже больше двенадцати часов ночи. Ира шла по городу, высоко запрокинув голову.

С того дня, когда Ира, лежа в десяти шапках, с рефлектором и наглухо заклеенными окнами, поклялась всем отомстить, прошло уже много лет. Теперь в шапках Ира выходила только на улицу, рефлектор убрали на антресоль, а окна были заклеены как у всех — бумажными полосками. Но когда Ире говорили что-нибудь обидное, Ира уходила к себе и повторяла всегда одно и то же: «Терпи, терпи, Ира, будь спокойнее и терпи. Теперь уже не так долго терпеть, скоро ты поправишься и всем отомстишь, всем, всем». Это была психотерапия, эта фраза придавала Ире силы, от этой фразы Ира успокаивалась. Ира никогда не думала о том, как она будет мстить. Одно то, что она решилась мстить, звучало для нее так весомо, что она не думала уже ни о чем другом. Людей Ира не любила. Ей не за что было их любить. А если бы и было за что, то любить она бы все равно не могла, потому что ей нечем было любить. Ира уже давно разучилась испытывать нормальные чувства. Когда Иру обижали, у нее начинались спазмы. Но ведь спазмы — не настроение, спазмы — это физическая боль. Иру, вероятно, легко было бы заменить машиной, которая при перенапряжении отдельных ее участков говорила бы: «Больно». Разве можно разжалобить обиженную машину? Конечно, нельзя. Вот так и Иру никогда не удастся разжалобить. Никакие силы не могут задобрить ее сердце. Оно никогда не сможет забыть всех издевательств, которые ему пришлось перетерпеть. В этом Ира уверена. Только в этом. А вот в то, что она выздоровеет и сможет отомстить, Ира мало верит и говорит себе об этом только для того, чтобы успокоиться.