Максим Осипов - Крик домашней птицы (сборник)

Отличный механик и лишнего не берет, с него во всяком случае, и сразу понимает что к чему — институт заканчивал, поэтому. Ну, тут и так ясно. К нему механик снисходителен: интеллигент, дурачок, жизни не знает, и не надо ему ее знать. Сейчас чего-нибудь снимет с чужой машины, а пока что ворчит:

— Какашка французская, — про его «рено». — Шурик! — орет вдруг. — Шурик!

Здесь работают киргизы, не киргизы — эти, как их? — уйгуры, без регистрации, их тут зовут Шуриками, они, как и сам механик, как все здесь, безвылазно в мастерской.

Вопит какая-то дрянь по радио. Страшная, неправдоподобная грязь. Под ногами, везде — масло, тряпки, инструмент. Разобранные двигатели, снятые двери, подкрылки, крылья: насколько человек совершеннее автомобиля, особенно изнутри!

— Крыс нет? — он боится крыс.

— Нету, — успокаивает его механик, — нет крыс, но скоро появятся. — Кот, который жил тут, на прошлой неделе сдох.

Где бы приткнуться? — неловко стоять у людей над душой — он забивается в дальний угол, устраивается на просиженное автомобильное кресло, механик матерится непрерывно, с изысками, вычурно, перекрикивая радио, так матерятся лишь выходцы из культурного слоя, он надевает наушники — Мендельсон, кусочек второго трио, у Мендельсона их два — и вдруг понимает, что счастлив.

Как остаться в этом состоянии? Он знает: в лучшем случае оно продлится несколько минут и уйдет, и удерживать его бесполезно, да и сама попытка удержать счастье уже означает ее неуспех.

Но оно — длится. Музыка? Может быть, дело в музыке?

Нет, музыка кончилась, а он все еще счастлив.

СЕНЯ АМСТЕРДАМ, литератор

ГРИША МАТЮШКИН, временно неработающий

КАТЯ ШПИЛЛЕР, детский врач

АНТИПОВ (Губошлеп), АРХИПОВ (Князь), АНДРОННИКОВ (Лифчик) — их одноклассники

ПОРФИРИЙ, юрист третьего класса

НИКИТА, молодой милиционер

На авансцене Никита и Порфирий.

НИКИТА. Мы люди тихие, скромные, почти деревенские и преступления совершаем соответствующие. Жили себе, и все ничего, да только повадились к нам москвичи.

ПОРФИРИЙ. Москвичи… Чередят…

НИКИТА. На масленицу набедокурили, подстрелили одного. (Сует палец в ухо, изображает выстрел.) Пх-х…

ПОРФИРИЙ. Пристрелили, Никитушка, пристрелили. На себе не показывай.

НИКИТА. Когда б не Порфирий… (Вздыхает.) Когда б не Порфирий, не сладили б мы с этим делом, не сладили б, ни за что бы не раскумекали что к чему!

ПОРФИРИЙ (с укоризной) . Никита!.. (Читает из книги.) «Принесение жертв и законы, наказания и музыка имеют общую цель — устанавливать порядок, объединять сердца».

НИКИТА. Порфирий — очень значительного ума человек!

ПОРФИРИЙ. Китайская «Книга обрядов». Ли Цзи. Видишь как? Наказания и музыка…

НИКИТА. Очень… Очень значительного ума человек! Когда б не Порфирий…

Гриша у себя в доме, один. Ставит книги на полки, стирает пыль. Поет.

ГРИША. Прощай, ра-а-дость, жизнь моя!.. (Поглядывает на стоящую в углу огромную бутыль с зеленоватой жидкостью.) Выпить хочется! А нельзя, нельзя… Нельзя. Всё, новая жизнь. Уже… сколько? Двенадцать дней. (Снова поет.) Знать, один должон остаться, тебя мне больше не видать…

Звук подъезжающей машины, стук в дверь.

Чтоб вам! Какое сегодня? Ой…

Стук повторяется.

Господи, убереги меня от старых друзей. От новых я сам уберегусь.

Гриша прячется в соседней комнате. Стук повторяется с новой силой. Наконец, пришедшие толкают оконную раму, она не закреплена. Окно вываливается, бьется стекло. В комнату влезают Сеня, Антипов, Архипов, Андронников. Сеня сгребает стекло ногой.

СЕНЯ. На счастье! Мотинька! Мы приехали! Мотинька! Гриша!

Гриша возвращается в комнату.

ГРИША. Началось… (Здоровается с одноклассниками, обнимается с каждым.) Губошлеп, Лифчик! О-о-о… Князь! Здоров ли?

Антипов, Андронников, Архипов хлопочут по хозяйству: заделывают окно, ставят на стол закуски. Сеня с Гришей болтают.

СЕНЯ. Ты что ж, брат, так и живешь, этим, как его?.

ГРИША. Анахоретом.

СЕНЯ (достает из кармана бутылку «Буратино») . Вот, Гриш, специально вез, попробуй, «Буратино». Тот самый вкус, нет? Помнишь, газировочка…

ГРИША. По три копейки.

СЕНЯ. По три — с сиропом, по копейке — без. Теперь уже и монет тех нету… На, пей! Помнишь? Стакан отодвинешь в сторонку, бросишь еще три копейки… И два сиропа. А как бабушки бытовым сифилисом пугали, помнишь? Я об этом сейчас пишу. Вот так вот, милые мои, старые песни о главном… Чем пахли новые тетрадки, как выглядела отцовская фуражка…