Аманда Проуз - История матери

– Смотри, совсем не холодно, стоит только войти. – Он улыбнулся.

Она кивнула. Он был прав.

– Никогда не покидай меня, Мэтт.

– Я никогда не покину тебя. – Он поцеловал ее в нос. – Ляг на спину. Я поддержу тебя.

Мэттью убрал руки с ее стройной спины, и Джессика, соскользнув, легла на воду, раскинув руки и опустив голову в воду. Она лежала очень спокойно, а легкие волны плескались у ее ушей. Покоясь на нежных руках Мэттью, Джессика направила взгляд вверх, к горам.

– Мне кажется, что я лечу, – вздохнула она, когда он осторожно поднял ее на поверхность.

– Лети выше, золотая птица, я поймаю тебя.

Слегка выгнув спину, Джессика опустилась ниже в воду, наслаждаясь чувством невесомости. Ее переполняло ощущение покоя. Ей хотелось, чтобы они вечно стояли так, как сейчас.

14 марта 2012 г.

Иногда я ощущаю себя так, будто нахожусь внутри маленького ящика. Где бы я ни была, мне кажется, что я задыхаюсь, замкнутое пространство давит на меня, особенно когда на улице ярко светит солнце. Если бы я могла содрать с себя кожу, я сделала бы это. Здесь нет ни одного уголка, где я могла бы спрятаться, и ни одного уголка, где я могла бы стать самой собой, чтобы подумать хотя бы какое-то время.

В столовой воняет неприятным запахом изо рта, протухшей едой и вареными овощами. Это напоминает мне школьную столовую, и я почти уверена, что привыкну к этому запаху, но пока не привыкла. Сегодня мне дали порцию отварной солонины с парой вялых салатных листьев, прилипших к теплой тарелке. Я уставилась на тарелку, и женщина в сетке для волос, подавшая мне ее, сказала: «В чем дело, Рапунцель, ты хотела получить что-нибудь другое, чего нет в меню?» Если бы я только могла!

Все здесь сидят на своих, закрепленных за ними местах, на привинченных к полу скамейках, стоящих по обе стороны обеденных столов, закрепленных с обоих концов, одни собираются группками и жмутся друг к другу, шепчутся, другие смеются и болтают. Я, как обычно, сидела в одиночестве за пустым столом, но одна женщина, унизив собственное достоинство, села на скамейку напротив меня и следила за каждым моим движением. Она была ужасно худа и барабанила по столу испачканными чем-то желтым пальцами, ее длинные ногти неприятно щелкали о столешницу. На ней была надета уродливая серая майка, на которой виднелась осыпавшаяся печатная надпись «Нагасаки». Ее похожие на палки руки свисали из пройм, словно спагетти. «Табачок есть?» Она ухмыльнулась, глядя на меня, и я смогла увидеть маленькие черные пеньки вместо зубов, когда она смахнула с лица длинную челку. Я только покачала головой и постаралась не замечать ее. Не потому, что подобного не случалось раньше. А потому, что иногда я могу сохранять жесткую скорлупу, сковавшую мое сердце, а иногда не могу. Сегодня я не смогла, и я напугана. Печальна и напугана.

В детстве мне было все равно, насколько бессмысленно я проводила время или насколько насыщенной казалась мне моя жизнь, я всегда думала, что мама с папой все решат за меня, потому что они так и делали! Когда я переступала порог нашего домика на Хиллкрест-роуд, Ромфорд [2]казался словно окутанным теплым и безопасным коконом. Я не помню, чтобы когда-нибудь чего-то боялась, в нашем доме всегда было тепло и уютно. Папа чистил для меня клементины, удаляя всю белую сердцевину, которую я терпеть не могла, и при этом пел: «О, моя дорогая…», и неважно было, когда и где я захочу спать, он накидывал мне на ноги одеяло и задергивал шторы.

Но однажды я шла за полицейским по тропинке и вошла вслед за ним в коридор, в тот день я лежала в кровати и слушала, как вопит и бранится мама, а папа удерживает ее, в тот день у меня так часто забилось сердце, что мне показалось, что я тоже могу умереть, я поняла, что мама и папа подвели меня. Больше не было безопасного кокона. Они не смогли уберечь нас, и я знала, что все оттого, что они позволили Дэнни умереть. И я потеряла веру в них.

Я думала о том, что они, возможно, были наказаны. Может быть, они сделали что-нибудь не так, и поэтому у них отняли Дэнни. Может быть, это была та невидимая сила, суммирующая добро и зло и приводящая все в равновесие. Вот так иногда происходит в мире, он жесток, жить в нем тяжело и трудно.

В Лондоне было сумрачно и, несмотря на то что стоял сентябрь, когда на заре зима нетерпеливо скребется в дом и задувает своим холодным дыханием солнечные дни, мы все еще продолжаем надеяться на теплую погоду.

Мэттью чувствовал, как его охватывает гордость всякий раз, когда он вставляет ключ в замочную скважину окрашенной в салатовый цвет входной двери своей сложенной из красного кирпича террасы эдвардианской эпохи на Мертон-авеню, отходящей от главной дороги в Чизике [3]. Ощущение от того, что у него имеется ключ от своего собственного дома, – его первого дома – было сродни тому, которое испытываешь, заключив крупную сделку. Это с лихвой искупало беспокойное бурчание в животе, одолевавшее его в три часа ночи, когда он, собираясь пописать, раздумывал о размере взятой ипотеки и внушительном депозитном вкладе, подаренном его родителями.