Владимир Марченко - Месть за обман

Минут десять следователь молча писал. Развернув два листа, в сторону Ивана, сказал:

– Читайте и распишитесь. Напишите, что записано с моих слов, верно.

Иван начал читать бессвязное сочинение.

– Некоторые положения можно толковать, как кому вздумается. Лишнего много. Это я не смогу подписать, потому что искажён смысл того, что я сказал на уроке. Вы, как и директор, вольно трактуете, обвиняя меня…

– Никто вас не обвиняет…

– …в каких-то умышленных злодействах против государственного строя. …Так получается. Вам хочется поймать глупого малолетнего преступника. Незнаю, почему, но я вас зауважал, полагал, что вы честный человек, поймёте, что меня оклеветал директор школы. Я же вам всё рассказал. Не стоит из каждого школьника делать антисоветчика. Вы видите, что это месть. Мы не обманывали директора. Сказали, что наконечники сделали сами. Он сказал, что так невозможно сделать, а теперь нас обвиняет в обмане и лжи. Позвонил вам. Возможно, он должен был сигнализировать. Но о чем? Не подвернулось существенного дела, решил приукрасить, чтобы показать себя стойким и верным коммунистом. Это ложь. Всё ложь… Из меня делаете преступника?

– Никто не делает. Нужно разобраться… Я разбираюсь…

– Я не высказывал недовольство строем, политикой партии, не агитировал за свержение строя, не призывал к революции, не расклеивал листовок. Просто высказал своё мнение, что коммунизм не построят через двадцать пять лет, так как моё сознание ещё не готово к этому. Всё. Под этим я подпишусь. Не буду спрашивать у вас мнения по этому поводу. Знаю, что вы согласны со мной. Ваша жена согласна. Маму мою прописали в этом чудесном городе лишь тогда, когда она положила в паспорт немного денег.

– Это не относится к делу.

– Для вас. Для меня относится. Учитель математики требует нанять её репетитором. Час стоит десять рублей. Занятие состоит из двух часов. В месяц мама должна заплатить дорогому учителю восемьдесят рублей. Мама получает сто десять рублей. Это вымогательство. Вы сможете прожить на тридцать рублей? Нас выгоняют из раздевалки. Нам негде жить. Мама работает на двух работах, без выходных, каждую ночь. Это нарушение закона о труде. Но разбираться вы не станете. Заступаться за женщину, которая добровольно ушла на фронт, не будете. Вам же проще подловить какого-нибудь недотёпу и сделать из него преступника. …Делаете. Вы мне вдалбливаете о каких-то группах, но я их не знаю и не состою. Вы должны были пригласить на допрос педагога из моей школы. Не пригласили. Закон для вас тоже не писан. Вы умышленно всё переврали. Мои ответы иные. Моё бытиё и определили моё сознание. Странно вы как-то заботитесь о государственной безопасности. Стиляги, связанные с заграницей, носят иностранные тряпки. Они враги государства, а не нищий ученик, которому и на линейку придти не в чем. Надо было магнитофон включить и записать, чтобы потом понять – кто перед вами честный человек, умеющий анализировать, или преступник. Если нас слушал ещё кто-то, то вместе разберётесь?

– Наговорился? Пиши сам, что и как, – следователь встал, пригладил волосы, нервно направился к двери. «Будет подсматривать, как я пишу, – подумал Бабкин, чувствуя, как холодный пот щекочет между лопатками. Он внимательно осмотрел портрет на стене, цветок на сейфе. – Может быть, там микрофон. Неужели профессионалы не могут отличить настоящего антисоветчика от какого-то болтуна? Просто у них кончилась настоящая работа». Ищут козлов отпущения…

Иван неторопливо писал крупными буквами, как на чистописании. Обычно, пишет на уроках другим почерком. Может писать с наклоном влево, без наклона, с нажимом и без нажима.

Бабкин перечитал написанное, поставил дату и придумал роспись. «Нужно спросить о секретности этой встречи – может ли он рассказать маме, куда его возили, и с какой целью пришлось писать объяснительную записку».

Следователь невозмутимо прочитал текст. Посмотрел на Ивана отрешённым лицом и сказал, зажмуривая глаза:

– В ваших интересах не распространяться о нашей встрече. Если понадобитесь, найдём…

– Значит, на помощь вашу рассчитывать не стоит? А вы бы могли позвонить начальнику ОКСа и убедить его, что женщина-фронтовик, работавшая в архиве МГБ, а потом МВД, вполне бы могла ещё пожить в плесневой раздевалке. …Я много читаю. Телевизор не смотрю. Его нет. Приёмник не ловит «Голос Америки» из Вашингтона. …Желаю вам отыскать настоящих врагов нашего государства.

– В классе учится Лев Брусилов? – вдруг спросил Анатолий Дмитриевич, когда Бабкин уже стоял у двери. – Вы его хорошо знаете?