Эдуард Лимонов - Дети гламурного рая

Крошечная Настя до сих пор следует подростковому типу поведения. В двадцать один год она все еще не употребляет духов. От нее сладко пахнет американским чуингамом. Кстати, духи — это современная граница между девочкой-подростком и девушкой. Когда девочка перестает довольствоваться сладким чуингамом (о, этот пряный парок изо рта!) и орошает кожу духами, это верный признак — она осознала себя девушкой. Она себя украшает духами, она под них прячется. Под духи. С потерей девственности этот переход не имеет никакой связи.

Женщины применяют духи для обмана. А мужчины, безусловно, льют на себя одеколон для экстаза. Точнее написать — «возлагают». Для экстаза же они жадно обнюхивают женщин.

В России духи и одеколоны можно пить. Во всяком случае, их пьют. Однажды, во времена моей юности, вместе с художником Игорем Ворошиловым в застойной Москве самого конца шестидесятых годов мы выпили флакон «Шанель № 5», забравшись в ванную комнату художника Валентина Воробьева. Дело в том, что гостеприимство Воробьева исчерпало себя, когда после полуночи он отказал нам в распитии бутылки «Арманьяка», принесенной ему в дар какими-то иностранцами. А больше выпить было нечего. И купить было негде и не на что. Мы оказались в тупике. Именно тогда, вооружившись чашками с чаем, мы и укрылись с Игорем в ванной комнате. Воспользовавшись тем, что хитрый Воробьев отвлекся тем, что стал показывать группе иностранцев свои работы, жадно желая продать их. Загнать. Мы смешали «Шанель № 5» с чаем и выпили. Унюхав нас, Воробьев, ругаясь и проклиная, выгнал нас в ночь за то, что мы выпили духи, подаренные его жене. Оказалось, что это целое сокровище. А потом я еще неделю чувствовал вкус этого сокровища у себя во рту.

В утешение Воробьеву вот уже четверть века, как бог приземлил его во Францию, где полно «Шанели № 5». Вёдра! Повсюду!

В старой записной книжке на листке с буквой «L» записаны «Liberman Alex, Tania. 173 Е., 70 str. t: 288-92-33». За этой короткой записью столько фэшн, столько индустрии и тонны истории… В дом Либерманов привел меня в 1975 году Иосиф Бродский. Нью-йоркский brown-stone о пяти этажах, гостиная на втором этаже вся полна цветов. Татьяна Яковлева — великолепная женщина из истории русской литературы, некоторое время подруга Владимира Маяковского, любила белые лилии. Александр Либерман — арт-директор целого букета журналов издательского дома Conde Nast — следил за тем, чтобы у Татьяны ежедневно были свежие белые лилии. С 1975-го по 1990 год я посещал гостиную Либерманов и встречал там фактически весь Нью-Йорк моды и культуры. Художники Дали, Энди Уорхол, фотограф Аведон, писатель Трумен Капоте, издатель и сосед Либерманов Роберт Страус — вот самые яркие, но были и многие другие. Дом Либерманов навсегда остался для меня модным: белые лилии и повсюду работы Дали — даже в туалете. Мои светские модные знакомства были одной стороной моей жизни. Зарабатывал на жизнь я тем, что сооружал в составе бригады строителей из индустриальных помещений новомодные тогда «лофты» — дело было простое, мы уничтожали все перегородки, за исключением несущих конструкций. Еще мы переделывали догнивающие старые фермы в up-state штата Нью-Йорк в загородные дома для людей искусства. Интересно, что когда я перебрался в Париж, туда же с опозданием прибыла мода на лофты. А когда в начале девяностых я переместился в Москву, то стали сооружать себе лофты модные люди Москвы. Музыка так же медленно перемещается по планете: первый «рэп» я услышал в негритянском бараке в верхнем Манхэттане в 1982 году, много позже, в середине восьмидесятых, рэп прибыл в Париж. Единственное движение, охватившее сразу весь мир, был punk. Первые нью-йоркские панк-группы появились почти одновременно с лондонскими. А уже в 1976 году на самой панк-улице Нью-Йорка, на Saint-Marks Place, уже существовало несколько панк-магазинов, продающих черные порезанные панк-тряпки. Помню, был магазин «Трэш и Водевиль», там приехавший в гости Шемякин купил мне, помню, в подарок кожаную фуражку.

В 1990 году я приехал в Нью-Йорк для promotion своей книги «Подросток Савенко». Мои издатели Grove Press поместили меня в модном отеле, где мебель и интерьер были спроектированы Старком. Вот название отеля забыл, однако помню стол из толстого железа и такую же раковину. В 2002 году я попал в тюрьму города Энгельса Саратовской области. Войдя в камеру, я с огромным удивлением обнаружил в ней мебель Старка: железный стол, ногами которому служили трамвайные рельсы, железный ящик раковины из пятимиллиметрового железа. К туалету в углу нужно было подняться по нескольким ступеням. Сама камера была выкрашена в ярко-синий и ярко-красный цвета. Тюрьма, как мне сказали, была сооружена в 1990 году, и, без сомнения, те, кто ее спроектировал и построил, знали о существовании Филиппа Старка.