Эдуард Лимонов - Дети гламурного рая

Рядом был расположен некий подземный бар, имени его я даже не помню, но он находился на Слоан-сквер. В баре этом, я помню, я скоротал немало часов, дожидаясь Фиону. Я обычно пил Black Velvet, то есть «черный бархат» — мягкую, но дико крепкую смесь пива «Гиннесс» и шампанского. В этом баре я понял, что англичане вообще-то крайне невоспитанные и задиристые люди. Агрессивные, они создали Британскую империю и феномен футбольного фаната, оттуда же родом и движение «скинов», skins были в Великобритании уже в шестидесятые годы. А чтобы обуздать свою национальную агрессивность, они придумали парламент. Хаотично расположенные английские улицы проигрывают парижским перспективам, англичане все же мужланы в сравнении с блистательными французами. Единственное место, которое мне понравилось в Лондоне, это остров Собак. Там расположены мрачные портовые склады. Я заставил Фиону отвезти меня туда, поскольку читал об острове Собаку поэта Элиота. Был шторм, и мне там понравилось, это была как сцена из расследования Шерлоком Холмсом преступления XIX века.

Признаюсь, я люблю жить в умирающих городах. Я жил в Нью-Йорке в период его городской депрессии, в 1975–1980 годах, и там было восхитительно жить. Поскольку в запущенном, обшарпанном городе квартиры были дешевы. В Нью-Йорк стянулись странные люди богемы и культуры. В отеле Winslow, шестнадцатиэтажной коробке, выходившей своими окнами на Мэдисон-авеню между 55 стрит, моя гостиничная клетка стоила мне около 100 долларов в месяц. Всего-то! Одна из ее двух дверей открывалась прямо в тесный душ, общий для двух номеров, а окна выходили на блистательную Мэдисон и ее респектабельные небоскребы 30-х и 50-х годов. С маленького балкончика я мог видеть наискосок внизу вход в отель Сант-Реджис Шератон и его лакеев в черных ливреях с позументами. Зимою в этом отеле обычно жил Сальвадор Дали. Около полуночи он обычно возвращался в накидке с Галей и шофером, оставив машину в подземном паркинге на 55-й, в «Сант-Реджис», пешком. Он проходил мимо входа в Winslow. В самом Winslow, как оказалось позднее, живали небогатые европейские знаменитости. Так, мне говорил о своем пребывании в Winslow Душан Маковеев, культовый автор «Sweet movie».

Самое безумное жилище было у моего друга Марка — барабанщика панк-группы «Рамонс». Он снял офис в обветшалом небоскребе на Уолл-стрит, поставил антресоль, а чуть ли не посреди лофта стояла старомодная ванна на ножках и в ванной сидела его рыжая подружка Мэри-Анн. Небоскреб был классный! Прокуренный адвокатами, гангстерами и бизнесменами, десятки раз плохо окрашенный, так что стены и потолки его заплыли старой краской. Небоскреб был как из романов Чейза. В начале восьмидесятых Нью-Йорк подвергли, увы, gentryfication, то есть восстановили, перестроили так, чтобы туда стянулись богатые, upper-класс. И они стянулись. А странные люди ушли из города, и город стал скучным. Отель Winslow не снесли, но встроили в огромный черный лаковый небоскреб, и здание отеля выделили на нем как скромный «бэдж» на дорогом костюме. Сейчас здание принадлежит Мэлон фондэйшен.

Мне повезло и с Парижем. Приехав туда в 1980 году, я нашел город в сильнейшем упадке. У города были огромные долги. А поскольку с конца шестидесятых годов Париж уже не уничтожает свои средневековые здания, то уровень парижского существования скатился ниже уровня воды в Сене в самые засушливые годы. Архитектурные памятники, желтые и охровые изначально, стояли черные от городской копоти: церкви, префектуры и жилые дома. Даже знаменитый Нотр-Дам стоял постыдно закопченный. Однако квартиры были дешевы, и сотни, если не тысячи, агентств «недвижимости» предлагали в аренду жилища по вашему карману. Я снял себе «студию» на rue des Archives (улице Архивов), рядом со зданием Национального архива Франции, раскупорил камин и стал жить. За 23 франка я купил себе китайскую пилу и вечерами бродил по городу, разыскивая топливо для камина. В Париже я понял, что камин не роскошь, а средство обогрева для бедняков. Сантехника в Париже ужасная. Когда все эти красивые здания строились, нечистоты и содержимое ночных горшков выплескивалось прямо на улицу, потому никакой канализации предусмотрено не было. Впоследствии канализационные трубы пустили по стене зданий. В домах на лестничных площадках установили туалеты с дырой в полу, двумя металлическими башмаками для ног, ну вы знаете, сливной бачок наверху и ручка свисает на цепи а ля Курт Швиттерс. Они и посейчас стоят в большинстве домов старого Парижа. Жить было неудобно, но красиво. По утрам Париж пах угольным дымом. Только один раз я прожил полгода в современном доме на rue Paul Barrauel и проклял его. Теплый, душный, с подземным гаражом. Слышимость была преотличная. Казалось, что пара, ссорящаяся за стеной, ссорится у вас в спальне. Я убежал оттуда сломя голову, с этой Paul Barrauel.