Владимир Марченко - Последний пожар

Девочка смотрела на Бабушкина и часто моргала. Она не понимала, отчего плачет мама, почему дядя Вадим внимательно рассматривает узоры на скатерти. Они должны радоваться, а не грустить. Дядя Вадим не чужой, а мамин брат. Не зря же он ей понравился ещё в прошлом году.

Девочка встала с альбомом и тихо вышла. Отправился в коридор и студент в роскошном костюме жениха или дипломата. С трудом обул стоптанные пыльные ботинки и открыл замок. Ободранные ладони саднило. Он поднял их вверх, словно сдавался. Но кто его взял в плен?

Лифт занят. Он пошёл по бетонным ступеням вниз, размышляя. Почему Анна заплакала? Много раз смотрел на сестру, не предполагая, что племянница именно ему будет играть музыкальные пьесы. Брякали дверки лифта, опускались вниз толстые чёрные тросы. Пахло кошками и тушёной капустой.

– Вадим, ты зачем ушёл? – выбежала Анна на лестницу. – Подожди. – А руки кому мазать? Папа долго умирал. Это мне очень запомнилось, – вздохнула Руднева. – Куда ты собрался немазаный, недолеченный? Вино пусть протухает и прокисает? Что это вы о себе возомнили? На пятом курсе я научу вас литературу любить.

И вот уже Маруся сидит на плечах у дяди. Показывает музыкальные рисунки. Руднева курит на балконе и думает – сказать ему или не говорить, что они не родственники. Или пусть живут в неведении. Пусть у девочки будет провинциальный дядя, который хочет стать известным литератором. Она заглянула в паспорт студента, когда в магазине выкладывал из кармана деньги и документы, Выяснила, что родились они в одном году, но с разницей в пять месяцев. Она старше его, а значит, Вадим что-то перепутал. На фотокарточке не его отец, а кто-то очень похожий, но с одинаковой фамилией именем и отчеством. Может такое быть или не может.

А ночью пошёл дождь. Москва посвежела, избавившись от дымного тумана. Анна и Маруся провожали Бабушкина в Домодедово.

В тайге тихо и светло.

Третий час бредёт по глубокому скрипучему снегу. Ровные стволы сосен кажутся обгорелыми у комлей. Белый снег слепит. Вчера закончился буран. Весь день просидели в балке, играя в домино. Огорчались потерянному рабочему времени. Зарплаты нет четвёртый месяц. …Иногда он останавливался, рассматривая причудливо изогнутую корягу, украшенную кусками снега. Бригада подобралась что надо. Думал о товарищах, представлял удивлённые лица. Трудно дышать – тяжелый воздух теснил грудь и жал на горло.

– Зэк женится, – твердили поселковые кумушки, стоя у киоска с красочной вывеской, на которой осталось три буквы, четвёртую – сорвало ветром – «Л.ся».

– Кто за такого бандюгу пойдёт?

– Нашлась дурёха, – проговорила бледная остроносая женщина, кивнув в сторону киоска.

– Люська Теребцова?

– Она в Томске. В культпросветучилище учится.

– Слезами будет умываться. Такая маленькая, тоненькая – ну, вылитая балеринка.

– Ей бы в куклы играться, – озабоченно сказала пожилая библиотекарь.

– Вчера Половникова измордовал у клуба.

– Ему-то стоило. Десятницу Уленькину оговорил. За трепотню и получил.

– Кто ж за неё вступится? Сиротка. Отец на охоте угорел в зимовье, а мать замёрзла пьяная.

– Сам. Клейма негде ставить. Одно слово – зэк.

– За что ж он?

– Не знаешь, Танька, разве? Суд был в райцентре не так давно. Дело было в Центральном. Напали на мальчонку два сыночка – директора леспромхоза и парторга. Зэк вступился. Они с велосипедными цепками и кастетами. Деньги требовали с пацана. Он мимо шел из столовой. Стал убеждать, а эти обозвали вербованным, начали цепками махаться. Вот и судили его.

– За что?

– Зэк чего-то им поломал. То ли рёбра, то ли руки. Писали в газете.

– Брехня это. Парень ток с армии пришел. Комсомолец. Звено валочно-трелёвочное организовал. Фамилия у него редкая.

– Ага. Весь посёлок в страхе держит. Моему зубы посчитал, собака.

– Ну, правильно, Танюшка, ты после каждой получки в тёмных очках сучки рубила. Хорошо, что деньги перестали платить.

– Хоть бы детские выдали что ли. Парнишке надо в школу сдавать на обед, а где взять? Доруководились. …Теребцов ток продукты в долг даёт, а деньги не занимает.

Посёлок Ягодное гудел.

«У нас, доча, всё должно быть на уровне. С размахом», – говорил бывший мастер верхнего участка Белояровского леспромхоза, владелец трёх комков Антон Иванович Теребцов, стуча по длинному свадебному столу концом вилки. Доча улыбалась коралловым ротиком, зорко следила, как молодой муж прицеливается к бокалу с пивом.