Гилберт Адэр - Закрытая книга

— Если на душе камень, то лучше, мой милый, его и не трогать: не ровён час сорвется, а нам это ни к чему.

— Я теперь уже очень хорошо изучил вас, Пол. Житье бок о бок с вами странным образом привело к тому, что и у меня… и у меня развилась невероятная чуткость, восприимчивость. Прямо как у слепого. Как у вас, собственно. Я начинаю улавливать… Выскочило… слово. Нюансы? Я начинаю улавливать нюансы лучше и быстрее, чем когда-либо прежде. Взять, к примеру, ваш тон. Теперь я подмечаю малейшие оттенки в вашем голосе. Знаете, ваша язвительность нередко весьма тяжеловесна, но бывает и очень тонкой. Тем не менее я воспринимаю ее тотчас же и, как правило, могу заранее сказать, что будет дальше. Ощущение такое, будто у меня выросли антенны, и теперь я слышу то, чего прежде не слышал. Не знаю, ясно ли я выражаюсь?

— Вы говорите вполне разумные вещи. Продолжайте.

— Вот хоть сегодня. Резкая нотка в вашем голосе дает мне ясно понять: что-то не так.

— А. И это означает?..

— Это, мне кажется, означает, что вам известно кое-что, чего я не знаю.

— Мне известна уйма вещей, которых вы не знаете.

— Тут не нужно быть семи пядей во лбу, Пол. Этот ваш тон плюс тот факт, что сюда приходила Миссис Килбрайд, — а мы ведь оба знаем, какая она трепушка… Может быть, я сам подставляю себя под удар, но готов держать пари — вам уже известно про головоломку.

— Известно.

— Я сам собирался вам рассказать. Правда.

— Неужели? Что же вы собирались мне рассказать, Джон? Как намеревались оправдать свой обман слепого человека?

— Вы должны мне поверить, если я скажу…

— А с чего это мне вам верить? С чего мне верить хоть единому вашему слову? Вы мне отвратительны, Джон, да-да, совершенно отвратительны. Не стану делать вид, будто я скорее оскорблен, чем зол, это не так. Я страшно зол.

— Вы имеете на это полное право.

— Обманывать слепца? Уму непостижимо! Это гнусно, Джон, гнусно. Неужели вы самому себе не противны?

— Я все понимаю.

— Ох, да вы с вашей поганой душонкой вполне друг друга стоите!

— Позвольте мне все же объяснить…

— Объяснить? А что тут вообще объяснять? Чего, интересно знать, вы надеетесь добиться своей жалкой софистикой?

— Ну дайте же мне сказать. Когда я был в Национальной галерее, когда покупал головоломку…

— Это ведь «Послы» Гольбейна, не так ли?

— Миссис Килбрайд вам сказала?

— Миссис Килбрайд?! Да ей что «Послы» Гольбейна, что черепашье дерьмо — все едино.

— Тогда как же вы узнали?

— С помощью моих чутких пальчиков! Головоломки ведь выпуклые, что твой «брайль».

— На ощупь?! Ну, знаете, это…

— Да не валяйте дурака! Вычислил сам. Больше вам и знать нечего.

Итак, Джон, на чем вы остановились?

— Это правда, там действительно не было головоломки с картиной Рембрандта, как вы и подозревали. Но я — только не спрашивайте почему — решил вместо него купить Гольбейна. По какому-то внутреннему побуждению, по необъяснимой прихоти. В ту минуту, Пол, клянусь , клянусь, у меня не было никакого намерения выдавать его за Рембрандта. Просто мне показалось… показалось, что вещица забавная, стоит ее купить. А потом, когда приехал домой, я хочу сказать, когда вернулся сюда и вы стали расспрашивать меня о поездке в Лондон, на меня что-то нашло, сам не понимаю что. У вас был такой унылый, подавленный вид, и я вдруг, к собственному изумлению, ни с того ни с сего выпалил, что мне в конце концов удалось купить именно то, что нужно. Пол, я всего лишь хотел доставить вам радость. Поскольку вы все равно видеть картину не могли, я и подумал: та или эта — какая разница?

— Понятно. По внутреннему побуждению. По необъяснимой прихоти. Однако же вы сели и сложили-таки Гольбейна. Закончили целиком. Решили подкрепить иллюзию. Даже предоставили мне возможность продиктовать для книги пассаж о том, что такую картинку-головоломку и воображать не нужно, потому что она существует в реальности. Зачем, Джон? Ради всего святого, скажите, зачем?

— Боже, как мне было тошно. Настолько тошно… настолько тошно, что я не сомневался — вот сейчас вы уловите испуг в моем голосе. Я не знал, что делать. Поймите же, я думал, что головоломка станет всего лишь… всего лишь метафорой. Я понятия не имел, что вы намеревались как раз о ней и писать. Повторяю, это была страшная глупость, но я совершил ее, чтобы доставить вам радость.

— Н-да, Джон, признаюсь, я уж не знаю, что и думать.

— Если вы хотите, чтобы я уехал, я это пойму. Сложу вещи и уеду прямо сейчас, если только вы того пожелаете.