Владимир Орлов - Лягушки

Острецов снова быстро взглянул на Цибульского, и Ковригин догадался, что Острецова более интерсуют не разумные соображения мелкого администратора, а показания его племянничка. Цибульский опять лишь развёл руками, пробормотав, правда:

— Ничего этакого он не помнит… В ЗАГСе он их не наблюдал…

А ведь кто-то из следопытов вызнал о том, что Хмелёва и Ковригин посещали ЗАГС, но и там, видимо, никаких конфузных бумаг и искомых подписей на них не обнаружили, а в памяти младшего Цибульского впечатления о гражданской записи озабоченной пары отчего-то не задержались.

— Ну, хорошо, — сказал Острецов. — Допустим, Александр Андреевич, всё так и было, как вы описали. Хотя… Ну, ладно. Главное — для меня! — в ваших словах то, что вы не знаете, где искать Елену Михайловну и каковы её намерения…

— А может, и не надо её искать? — высказал предположение Ковригин.

— Для меня, при моих обстоятельствах и чувствах, — строго сказал Острецов, — это просто необходимо. К тому же театр остался без первой своей актрисы, а обещаны гастроли…

От того, что не случилось ни детектора лжи, ни складной дыбы, ни тем более гильотины, у Ковригина, ощутившего вдруг сострадание к Острецову, возникло желание произвести устный выговор самому себе: мол, если бы знал, чем всё обернётся, не проявлял бы себя безответственным простаком (простаком ли?)… Но Острецов сказал:

— Всё. О Хмелёвой достаточно. Ею займутся профессиональные искатели. А теперь, господа Ванников и Цибульский, попрошу вас прогуляться по саду, яблоки откушать. У меня есть необходимость приватно побеседовать с Александром Андреевичем. Если Александр Андреевич не возражает.

— Не возражаю, — сказал Ковригин.

Усевшись за столом на террасе, Острецов ерзал, смотрел на яблони в саду, достал трубку, но не зажёг её и словно бы не знал, с чего начать приватную беседу. Не из-за неё ли он и прибыл в посёлок товарищества «Перетруд»?

— Вы внимательно прочитали записные книжки вашего отца? — спросил Острецов.

— У меня для этого не было времени, — сказал Ковригин. — Полистать — полистал.

— Нашли его чертежи и рисунки?

— Ничего существенного или нового пока не обнаружил… Всё те же сделанные в спешке небрежные наброски…

— Что значит «пока»?

— В детстве я видел почти профессиональные рисунки и чертежи отца. Некоторые из них мне иногда даже снятся. В ту пору мы с сестрой Антониной по подсказкам отца увлеклись игрой в пиратские клады. Здесь же на нашем участке прятали всякие вещицы, игрушки или вкусности, при этом посылали друг другу пиратские письма с чёрными метками и картами предлагаемых поисков. Некоторые тайники были ложными, но в них могли находиться промежуточные записки или подсказки, якобы зашифрованные. Часа по два уходило на игру. Отец при случаях помогал нам выстраивать сюжеты поисков кладов. Тогда он и рассказывал о своих приключениях в дни эвакуации в Журино. Фантазировал, конечно, он вообще был выдумщик. Он мастерил для нас и наших игр макеты дворцовых помещений, цветные, из ватмана и картона. В частности — и подземных ходов, и внутренних потайных лестниц.

— Сколько лет было вашему отцу, когда его вывезли в Журино? — спросил Острецов.

— Десять.

— То есть он был не младенец, а осознающий реалии жизни человек. Это существенно. Макеты не сохранились?

— Сам бы хотел увидеть их, но не нахожу. Может быть, их забрал Прохоров, муж сестры, он архитектор. Но и не обязательно…

— Позвоните ей! — чуть ли не приказал Острецов.

Это «позвоните!» покоробило Ковригина.

— Сейчас мы с ней в конфликте, — сказал Ковригин, — и я не могу позвонить ей… Скажу только, что отец с таким увлечением и точностью рассказывал о дворце, что я будто сам путешествовал рядом с отцом по всем закоулкам здания… То есть даже и не рядом, а происходило как бы совмещение меня с отцом… Иногда мне даже казалось, что именно я и был в эвакуации в Журино… Странные ощущения, странные…

— Это важно, — быстро сказал Острецов. — Очень важно.

— Так что я, пожалуй, сам мог бы составить вразумительные чертёжики…

Ковригин быстро сходил за листами бумаги и фломастерами. Рисунок вышел у него моментальный и не корявый.

— Вы, естественно, знаете, что дворец состоит из двух зданий — замка и усадебного дома. А между ними — стена. На самом же деле — две стены, а между ними простенок. С тайниками, секретными комнатами и прочим. Ну, вы сами знаете…

— Нет, о тайниках простенка не знаю, — сказал Острецов, и было видно, что слова Ковригина его удивили и взволновали. — И архитекторы не обратили на это внимания. Дармоеды!