Стив Сем-Сандберг - Отдайте мне ваших детей!

Я понимаю, каково это — отсечь кусок собственного тела. Я молил на коленях, но все было бессмысленно. Из города, в котором жили некогда семь-восемь тысяч евреев, до нашего гетто добрались живыми чуть больше тысячи. Так как же быть? Чего вы хотите? Дать выжить восьмидесяти-девяноста тысячам или тупо смотреть, как погибают все? Решайте сами. Мой долг — попытаться спасти как можно больше людей. Я не обращаюсь к горячим головам. Я обращаюсь к тем, кто еще сохранил разум. Я делал и впредь буду делать все, что в моих силах, чтобы отвести от наших улиц оружие и избежать крови… Решение невозможно было отменить — только смягчить.

Нужно иметь сердце вора, чтобы просить вас о том, о чем я прошу сейчас. Но поставьте себя на мое место. Поразмыслите как следует, сделайте собственные выводы. А я не могу поступить иначе, ибо людей, которых я таким образом могу спасти, много больше, чем тех, кого мне приходится выслать…

Между домом номер двадцать два по Гнезненской улице и домом номер двадцать четыре по той же улице есть зазор, дыра в несколько метров. Как будто оба здания долгие годы тянулись все ближе и ближе друг к другу, но так и не смогли одолеть расстояние. Посреди этой стягивающейся щели между домами торчит до половины разрушенная кирпичная стена, а на ней несет вахту Адам Жепин.

Шаббат. День отдохновения. Ворота фабрики заперты.

Пешеходные мосты, соединяющие разные части гетто и обычно черные от людей, теснящихся, чтобы подняться, сейчас пусты как виселицы. На дорогах никого и ничего. Адам слышит только металлическое жужжание — это мухи взлетают с мусорной кучи у него за спиной. Рои мух взлетают, звук затихает, и больше не слышно ничего, только бухает его собственное сердце.

Из темного угла ему открывается неограниченный обзор всей юго-западной части гетто. Он осматривает Лютомерскую и деревянное заграждение с колючей проволокой возле Сентябрьской, где располагаются дом престарелых и gericht судьи Якобсона.

Везде в стратегических точках гетто расставлены дозорные вроде него; они посылают друг к другу «гонцов», чтобы рассказать, что видят.

От них-то Адам и узнал, что акция началась.

Несмотря на то что с самого начала было ясно, что самостоятельно ей не справиться, еврейская Служба порядка попыталась провести акцию сама.

На рассвете, когда вспухшее солнце низко висело над мощенными побитым булыжником улицами гетто, зондеровцы Гертлера рассредоточились по кварталам на Рыбной улице. Потом привратникам велели явиться с ключами и отпирать двери чердаков и чуланов, а также двери всех квартир, жильцы которых откажутся открывать сами.

Некоторые сделали попытку забаррикадироваться в своих жилищах.

Еврейские politsajten вытаскивали вопящих и дико размахивающих руками женщин и детей из квартир, а старики цеплялись за дверные проемы с такой отчаянной молчаливой решимостью, словно пытались врасти в стены. Пожилые люди, по-паучьи перебирая исхудавшими ногами, заползали под кровать, чтобы спрятаться, или сидели, накрыв голову одеялом или молельной шалью и раскачиваясь взад-вперед.

В квартирах на Рыбной, выходивших во двор, с десяток женщин схватили детей на руки и попытались бежать через окна. Безумно, истерично вопя, они грозили, что выпустят детей из рук и сорвутся вниз сами, если ждавшие в комнате полицейские подойдут к ним хоть на шаг. Двое жильцов — один наверху, в квартире на четвертом этаже, другой на крыше уборной во дворе — связали простыню и одеяла в длинную веревку и призывали женщин выбираться по веревке. Сначала женщины спустили вниз детей. Некоторые малыши, неуклюже перебирая ногами, сумели забраться в безопасное место на крыше уборной. Но уже через несколько минут во двор явились вооруженные люди Гертлера и постаскивали детей оттуда — прямо на глазах родителей, в беспомощном отчаянии высунувшихся из окон.

В то утро по квартирам отправили не только полицейских, но и пожарных Кауфманна, а также людей, таскавших и перевозивших мешки с мукой с продуктовых складов в пекарни гетто — белую гвардию, как их называли.

Слухи, дошедшие до Адама, когда он стоял на своем настенном посту, гласили: все пожарные, грузчики и транспортные рабочие, пришедшие на помощь полиции в ее кровавом деле, получили гарантии, что их собственные дети будут в безопасности. Иногда жертвы и палачи даже узнавали друг друга.