Стив Сем-Сандберг - Отдайте мне ваших детей!

Румковский попросил слова и спросил собравшихся членов администрации, каким образом будет решаться вопрос о трудоспособности.

Рихтер ответил, что медицинская комиссия, состоящая из немецких врачей, осмотрит всех жителей старше десяти лет — и западных, и прочих евреев. Те, кого пометят как нетрудоспособных, покинут гетто. Прочие могут остаться.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Позвольте еврею сказать несколько слов?

РИХТЕР: Конечно, Румковский, говорите. Мы всегда рады выслушать ваше мнение.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: От этой процедуры следует любой ценой избавить слабых и больных. О них я сам позабочусь.

РИХТЕР: Ну, это самой собой. Мы же не звери.

По приказу службы безопасности администрация гетто теперь распространяла легенду о том, куда отправляют депортированных. Легенда гласила, что их отвозят в город Хелмно в округе Вартбрюккен, по-немецки — Кульмхоф. После эвакуации немецкого населения там был устроен барачный лагерь примерно такой же величины, как первоначально планировавшийся рабочий лагерь под Люблином. Если верить гестапо, туда поселили (verlagert) сто тысяч евреев из Вартегау, в том числе сорок тысяч вывезенных из гетто Лицманштадта. По слухам, условия жизни были более чем хорошими. Полноценное трехразовое питание каждый день; к тому же те, кого сочли трудоспособными, выполняют необременительную поденную работу, за которую им прилично платят. Говорили, что мужчины занимаются в основном починкой дорог, а женщины работают в крестьянских хозяйствах.

Слухи о «рабочем лагере в Вартбрюккене» быстро передавались из уст в уста, и вскоре все знали официальную версию, в которую никто не верил. Может быть, депортированные были еще живы, находились в каком-нибудь рабочем лагере, где-нибудь в Вартеланде или в генерал-губернаторстве. Но их совершенно точно не было ни в каком свежеустроенном рабочем лагере в Вартбрюккене.

Перед бесплатной кухней на Млынарской задолго до рассвета собиралась длинная очередь — люди ждали, когда их «проштампуют». По большей части это были евреи из немецкой колонии — мужчины, женщины и даже дети, потому что начальники эшелонов объявляли: право на пайковый суп получат только те, кто добровольно пройдет медицинское освидетельствование.

У входа очередь делилась на мужскую и женскую.

Мужчинам приходилось тащиться через весь нижний этаж к прилавку, за которым обычно стояли раздатчицы с суповыми котлами, а теперь ждали врачи в белых халатах. Пока проверялись трудовые книжки, мужчины под прилежными пальцами докторов поворачивались туда-сюда, после чего главный врач, макнув печать в синие чернила, быстро штамповал грудь, спину или поясницу проверяемых.

Штампы содержали буквенные коды — от «А», что означало полную трудоспособность, до «Е» или «L», что означало непригодность ни к какой работе.

В течение пяти дней медицинская комиссия успела проштамповать и занести в списки в общей сложности 9956 из чуть более 20 000 человек, которых она поставила целью проверить, а также начала перевозить пациентов из больниц в специальные отделения. Потом власти решили приступить к «эвакуации» западноевропейских евреев.

В речи, произнесенной сразу после того, как стал известен этот приказ, Румковский сказал:

— Всем нам хорошо известна старая еврейская пословица: правда — лучшая ложь. Но все же скажу правду: всем евреям из Праги, Берлина и Вены, которые сейчас покидают гетто, предоставят работу. Власти дали мне слово, что ничья жизнь не подвергнется опасности и что все евреи, уезжающие из гетто, гарантированно прибудут к месту назначения.

Но, пакуя жалкие десять килограммов, которые разрешено было взять с собой, люди задавались совершенно естественным вопросом: если их сейчас проверили и проштамповали в качестве трудоспособных, зачем затевать связанные с депортацией хлопоты и везти их на работу куда-то еще?

Потом эшелоны отправились в путь из Бжезин и Пабянице, а сразу после этого в гетто прибыли грузовики, полные поношенной одежды и обуви, и корни лжи вылезли на свет божий.

Субботний день, май; мелкий дождик висит между небом и землей тусклым занавесом. В странном холодном голубовато-водянистом свете во дворе комиссии по переселению на Рыбной стоят сотни людей, сжавшись окоченевшими плечами в единую массу и сунув руки в дырявые карманы.

Они ходили сюда уже несколько недель, после того как власти приняли решение высылать западных евреев, которые не найдут себе работу. Председатель в своих речах снова и снова клеймил нежелающих работать. С дрожью в голосе он говорил о них как о злостных паразитах и тунеядцах, о том, что давно следовало свести с ними счеты, но помешали депортации коренных жителей. Однако теперь время пришло.