Стив Сем-Сандберг - Отдайте мне ваших детей!

— В доме отдыха, — произносит Шайя. — Лайб нашел ей место в доме отдыха.

Для Адама, как для многих жителей района Балут, Марысин был незнакомым местом. Местом для других: состоятельных людей, имевших власть и влияние.

Простые люди отправлялись в Марысин, только если у них там были дела, на фабрику, бывшую одним из resortów Марысина, или на склад за мастерской Прашкера, где выстраивались в очередь обладатели специальных талонов на дрова или угольные брикеты. Или если человек умирал и его следовало похоронить. Что ни день, Меир Кламм и другие служащие похоронной конторы Музыка гнали лошадей, запряженных в катафалки, вверх и вниз по Дворской и Марысинской. По ту сторону ограды на Загайниковой улице начиналось царство мертвых, столь обширное, что, если верить слухам, даже края его не было видно. Воздух в Марысине был наполнен смертью — гнилостный запах разрытой сырой земли, рассыпающегося цемента и отбросов, а когда на гравии и глине таял снег и ветер упорно дул с другой стороны, он наполнялся горько-сладкой вонью селитры из выгребных ям, в которые золотари лили негашеную известь. Их было видно издалека. Длинный ряд мужчин с лопатами вырисовывался на фоне неба, словно жуткие вороны на телеграфном проводе.

В квартал возле улиц Окоповой и Пружной, где были дома господина презеса и других могущественных господ из юденрата, нога Адама не ступала никогда. Но от Моше Штерна он знал: некоторые жители гетто снимают здесь на время «комнаты» и иногда можно увидеть, как хозяева таких комнат прохаживаются вверх-вниз по Марысинской в поисках временных постояльцев.

В тот вечер, когда Адам Жепин отправился искать сестру, стоял жестокий холод. Между домами намело высокие сугробы, телеге не проехать. Домовладельцев на улице было не так уж много. Те, которых Адам отважился спрашивать, инстинктивно поворачивались к нему спиной. Для них он был простым оборванцем, человеком «без плеч», как это называлось в гетто. Человек, за которым не стояло высокопоставленное официальное лицо, на чью помощь он мог рассчитывать, был здесь никем.

Если бы не голос Лиды, Адам вряд ли одолел бы холод. Голос Лиды был слабым, словно бледная тень за стеклом, но он жил и непрерывно звучал в нем.

— Я заберу тебя домой, Лида, — говорил он голосу. — Не бойся. Я заберу тебя домой.

Кое-где из труб поднимался жидкий дымок. Полицейские из пятого округа, в нарукавных повязках и высоких блестящих сапогах, патрулировали улицу. Адам видел, как они время от времени заговаривают с хозяевами домов. Он не знал, под чьим покровительством находятся эти кварталы. Небеса над голыми стенами Марысинской сияли бледно-красным, отражая свет, задержавшийся в еще не погрузившихся во тьму кварталах Лицманштадта.

Потом со стороны гетто вдруг показались дрожки. Адам услышал громкое фырканье лошади и позвякивание уздечки — звук такой знакомый, но настолько необычный здесь, что любой бы вздрогнул. Снега нападало так много, что стук копыт был едва слышен. Кучер остановил лошадь. Ступив на шаткую подножку, из дрожек вылез Шломо Герцберг, одетый в толстое меховое пальто — на вид из бобра или другого пушного зверя. В следующем экипаже приехали двое телохранителей; оба инстинктивно двинулись на Адама, словно для того, чтобы устранить эту досадную помеху, внезапно возникшую на пути коменданта тюрьмы. Но Герцберг в этот вечер торопился, и телохранители удовлетворились тем, что оттолкнули Адама с дороги. Герцберг скрылся в домике налево, чуть больше барака, за высокими чугунными воротами; при его появлении кто-то вышел из дома и открыл их.

Дрожки остались стоять у ворот. Лошадь под хомутом, фыркая, переступала на месте. Вскоре кучер слез, принялся ходить взад-вперед и хлопать себя по бокам, чтобы согреться. Адам не знал, что делать. Он не решался уйти, боясь, что Герцберг может вернуться. И не решался идти дальше, боясь, что его поймают кучер или телохранители.

Герцберг вышел почти через полчаса. Он тихо обменялся парой слов с кем-то, кто шел рядом, потом сел в дрожки и быстро уехал. Провожавший его человек — видимо, хозяин квартиры — постоял на улице еще немного, потом медленно пошел к дому и запер высокие ворота. Адам дождался, пока оба исчезнут из виду, и изо всех сил налег на ворота. Замок не поддавался. Вокруг дома была ограда на каменном основании, ограда из высоких железных прутьев, заканчивавшихся остриями в виде французских лилий. Адам с трудом поставил ногу на основание, потом вскарабкался по решетке как можно выше и, исхитрившись, перебросил тело через железные острия, но не успел рассчитать, куда упадет. От удара стопа скользнула, и острая боль пронзила ногу. Адам торопливо проковылял под прикрытие фундамента. Подождал. Ничего.