Александр Киров - Другие лошади [сборник]

Минут через десять семья шагала по осенней улице.

Митя дулся до самого дома.

Митин папа не сдавался.

У дома прогуливалась одна знакомая старушка, которая хороша знала папину маму, а папина мама давно уже куда-то уехала.

– Вот послушайте, какую Митя умеет песню… – объявил Митин папа после нескольких дежурных реплик.

Бабушка полезла в сумочку за конфетами. Митя не видел этого, он старательно выводил про маленькую птичку.

– Молодец! Молодец какой! Дай Бог! – и бабушка совала, совала конфеты: Мите, Митиной маме и даже Митиному папе, который подумал, что если бы Митя спел про маленького крокодильчика, количество конфет и старушечьей любви к нему не изменилось бы.

Мама убежала пришивать к Митиным шортикам буквы, а Митя и Митин папа остались во дворе. Митя ковырялся лопаткой в песочнице, Митин папа, как заведённый шагал взад – вперёд у дверей подъезда.

Через пять минут на свет божий вышел дедушка из десятой квартиры.

Дедушка был полноватый и с одышкой. И направлялся, скорее всего, в гараж, потому что нёс в руках сумочку, в которой брякали не иначе как инструменты.

Митин папа ухватил старика за руку и выпалил:

– Вот послушай, Алексеич, какую Митя песню знает.

– Ну-ка, – тяжело дыша заинтересовался дед и слегка наклонился к Мите.

Не отрываясь от песочного домика, Митя чисто вывел про птичку.

– Надо не так, – с досадой мотнул головой дедушка. – Надо вот, смотри…

Дедушка скинул рабочую куртку и оказался в застиранной майке. Руки у дедушки, как успел заметить Митя, были весёлые, с картинками.

– Э-маленькая пти-чи-ка

Э-при-лиэ-тела к на-мы…

Тяжело дыша, запел и затанцевал дедушка на какой-то другой, привычный ему мотив.

Митин папа похлопал и уселся на скамейку у подъезда, ссутулившись и уставившись в одну точку.

На следующий день был утренник.

Про маленькую птичку пели все дети.

Митя тоже пел, но поскольку голос у него был тихий, казалось, что Митя просто открывал рот.

Митин папа сегодня работал во вторую смену, поэтому после утренника забрал Митю из садика.

– Пойдём дедушку навестим, – объявил он сыну.

Митя дедушку любил, поэтому безо всяких возражений зашагал к больнице, расположенной рядом.

Дедушка не лежал в кровати, как в прошлый раз, а тихонько прогуливался по коридору. Он обрадовался Мите, апельсинам не очень обрадовался, но всё-таки сделал вид, что обрадовался. Потом пригласил в палату.

– Один пока. Сосед у меня… Уехал.

В палате пахло лучше, чем неделю назад.

– Как утренник? – усаживаясь на кровать, спросил дедушка.

– Да нормально, – пожал плечами Митин папа. – Может, споёшь дедушке… – неуверенно предложил он Мите.

Митя посмотрел на папу, на дедушку, вздохнул и запел про птичку.

Дедушка долго молчал, думал о чём-то. Потом тряхнул головой и через силу улыбнулся.

– За такое подарок надо… Но у меня здесь нет подарка. Вот тебе пятьсот рублей. Купи парню…

Дедушка с головой залез в тумбочку и только махнул рукой, когда Митин папа стал отнекиваться.

– Что это? – спросила Митина мама, когда муж сунул ей купюру.

– Сдача. Митька заработал. Ему дали на игрушку, а игрушку он выбрал копеечную, так что держи.

– Как заработал-то?

– А про птичку спел.

– Так пусть поёт почаще.

Митин папа хохотнул и сразу же стал серьёзным.

– Про птичку, про птичку, – рассеянно повторил Митин папа и стал собираться на работу.

Митина мама заглянула в комнату.

Митя лежал на ковре с тиграми и выстраивал в шеренгу по росту пластмассовых динозавров.

– Голодов, Геннадий.

Хотя голос сверху раздаётся почти непрерывно, однако паузы, через которые это происходит, заставляет каждый раз вжимать голову в плечи.

Мой сосед по длинной скамье вдобавок хватается за сердце.

Негромко спрашиваю:

– Вы Голодов?

Он чуть заметно кивает.

Наверху что-то бубнят, как будто забыли выключить микрофон. Затем я отчётливо слышу шелест грифеля по бумаге. Я даже представляю себе её – эту длинную узкую полоску бумаги. На которой выводят число…

– Ну вот что – Голодов, – начинает рассуждать сверху тот же голос. – Жил вроде недавно. Начало двадцатого века. И написал много. Но… Даже при советах в школьные учебники не включили. Конъюнктурщик, словом.

Сотни тысяч глаз из темноты сочувственно смотрят на Голодова.

– Один экземпляр для благодарных потомков? – понимающе спрашивает наверху женский голос.

– Да зачем? Благодарные потомки, думаю, и без Пушкина обошлись бы. На переработку.