Виталий Лозовский - Обоснуй за жизнь

Вот на фоне всего этого было решено организовать голодовку с требованием увезти нас на этап и обеспечить до того какие-то более-менее человеческие условия. Собственно, я вопрос и поднял, и выступил вдохновителем.

На тот момент я был вроде старшего. Не будем называть это смотрящим, это неуместно для транзита. В транзитках народ постоянно меняется, а я оказался среди ядра долгожителей, постепенно приобретя какой-то небольшой статус и заняв козырное место у окна, где стекала тоненькая, едва заметная струйка свежего воздуха перед тем, как смешаться с общим смрадом хаты.

Этап осужденных с Москвы отказался – мол, нам бы пару дней перекантоваться и на зону. А какие там были бьющие себя в грудь бродяги, с какими партачками. Строгачи. Я их понимаю, впрочем. Ждущие транзита в Молдавию тоже – тоже не хотели осложнять, т.к. знали, что им еще долго сидеть – какая-то хрень происходила по официальной линии. Осталось нас человек 20 ждущих этапа на Украину. Это на две транзитные камеры, с ними мы пару раз смогли поговорить на прогулках. Там же и договорились об общих действиях – голодовку всем вместе.

Как положено написали за пару дней заявы с требованиями и предупреждением. Меня и еще пару человек выдернули к хозяину, который спокойны тоном сказал – у вас все равно ничего не выйдет, так что не усугубляйте. Но, тем не менее, меры принял – накануне половину украинцев выдернули и увезли в тюрьму в Старом Осколе. Перед отъездом все заверили, что голодовку тоже начнут. И таки начали почти все, хоть их раскидали по хатам – потом мы увиделись уже по пути в Харьков. Связаться с второй транзиткой, где украинцев уже не осталось, нам больше не давали. Утром, как и договорились – отказ от пищи (вторая камера, правда, спасовала – потом пытались съехать – а мы не знали, мол, начнете ли вы). Через час нас по списку, оставшихся человек 7 из подавших заявы, вывели, вдоль коридоров выстроили две смены попкарей, оперов, штабников – как я понял всех, кого можно было собрать, и нас начали бить. Били долго, прогоняя несколько раз сквозь строй, загнали потом на подвал и там тоже продолжалось. Били дубинками, деревянными для простукивания камер киянками на длинных ручках, и просто кулаками и ногами.

Особенно лютовал молодой белобрысый оперок, который уже сломал мне грудину раньше, еще при приеме. Все пытался попасть в грудину снова. В то же время большой такой мужик, постарше, из попкарей, который мог бы, походу, и быка припечатать – делал сильный замах, и перед самым телом резко останавливал дубинку, просто клал ее на зека и толкал. Сбоку и не определить, что он лишь имитирует удар.

Руки у меня, как, впрочем, и у всех, стали черными – это не отдельные синяки, а сплошная чернота от кончиков пальцев до локтей. Руками прикрывались почки. Спина, ноги, жопа – все тоже черное. У одного из пацанов от удара по яйцам образовалась водянка – мошонка провисла до колен. Тоже без преувеличения.

Кстати, никто, кроме девок(!), по камерам и не кипишнул даже во время этого, хоть все происходило на продолах. Обычно, в других местах, стоило кому-то услышать, что кого-то где-то прессуют, вся тюрьма поднимает невероятный (реально) шум, стуча шлемками, ногами и руками по тормозам, общакам, решкам, полу, трубам.

Предположить, что в Белгороде не было братвы – нереально. Но вся братва сидела с языками в жопе, потому что в Белгороде всем рулил начальник оперчасти – холеный такой, высокий красавец-мужчина, похожий на фашиста из кино.

Это я рассказываю, подводя к моменту предъявы. Она случилась в автозаке, везущем нас чуть позже уже на границу для передачи. Вот тут наконец-то и нарисовалась братва. Они были из местных, поэтому в транзитках их не было. "Так это ты кипишь организовал? А шо, братву в курс ставить не надо? Вы всю тюрьму под пресс поставили!".

Разговор был не долгим – после предложения обсудить, а где были вы, бродяги, когда у вас так прессуют транзиты, где ваши общаки, арестантская солидарность (а грев транзита – это ВАШЕ святое) – и не вынести ли нам этот вопрос относительно ЛИЧНО ВАС, где вы были и что сделали для общего, по прибытии в Харьков, на суд местной бродяжьей интеллигенции, братки быстро включили заднюю и больше не заикались на эту тему. Тем более, остальные из пацанов, которые хоть и попали под пресс по моей инициативе и вдохновению, в один голос меня поддержали.

И вот после этого, и многого другого, кто бы мне посмел задавать такие вопросы и делать такие предположения, как делает некий безымянный мельник, толкая свои аксиомы? Нет ли и у меня права решать, что есть хорошо и что есть плохо в арестантском мире?