Аттила Бартиш - Спокойствие

— Господиисусе, что вы делаете? — спросила жена Берени и, оцепенев от страха, застыла в дверях, наверняка зрелище было не из приятных — я со всей дури кромсал кухонный буфет и кричал, сдохни наконец, ты шалава.

— Убирайтесь, — орал я, но она неподвижно стояла и смотрела, словно ее гвоздями прибили к порогу. — Что вы пялитесь? Настучать хотите?

— Нет, нет. Зачем мне стучать? — сказала она, побледнев.

— Не врите! Вы видели меня в подъезде! Вы отлично знаете, меня не было дома!

— Когда? — спросила она.

— Не прикидывайтесь! Я не убивал ее, зарубите себе на носу! Я показывал заключение? Сердечная недостаточность! Ясно?! Меня даже не было дома! Я не мог убить, потому что меня просто не было дома!

— Конечно, вы не могли убить, — сказала она, но тут пришел ее ревнивый муж, с которым она двадцать лет собиралась развестись.

— Как ты смеешь прикасаться к ней, скотина? — набросился на меня Берени, и я видел, он готов вцепиться мне в глотку, но женщина оттащила его.

— Оставь его в покое. Не видишь, он не в себе, — сказала она.

— Все равно я набью ему морду! Как он смеет руки распускать?!

— Прекрати, дурень, он просто взял меня за руку, — сказала она и вытолкала мужа на лестничную клетку.

Я долго ревел, а потом лег спать. Когда я выполз из комнаты, уже темнело. Я хотел пойти к Берени, извиниться, но потом решил, что лучше разгребу завалы хлама. Хорошо хоть выплакался. Мне уже не хотелось ничего крушить, просто хотелось освободиться от лишних вещей. До позднего вечера я таскал оставшийся мусор и при этом следил, как бы не сломать то, что еще можно использовать. Ближе к одиннадцати в маминой комнате остались только пожелтевшие стены да следы от мебели на полу, в кухне осталось несколько мелких небьющихся предметов, эмалированная кружка, ложки-вилки, тарелки. Можно было еще что-нибудь выбросить, но мои руки уже покрылись волдырями, я уселся на окно и смотрел на людей с фонариками, которые, вооружившись рюкзаками и тележками, в эти часы обходили район и что-то отыскивали в завалах.

Кто-то собирает выключатели от стиральных машин, кто-то охотится за старинными вещами, чтобы на следующий день продавать их на развалах. В свое время я так нашел промокшее собрание сочинений Маркса и развинченную кофеварку. Медножелтая нотная папка Юдит тоже попала к нам вот из такой кучи. По ночам мы обходили район примерно как эти помоечники.

— Возьми этот ночной горшок, — сказала она.

— Майолика, — сказал я.

— Конечно, только немного воняет мочой, — сказала она.

— Точно такой задействован в “Скупом”.

— Тогда дожидайся, пока его спишут, театральный, по крайней мере, не так зассан, — сказала она, и я выбросил горшок обратно в кучу, через пять минут она вытащила помятую нотную папку и сказала, что она ей пригодится. Если подумать, ну что тут могло пригодиться, мы никогда ни на чем конкретном не умели специализироваться, как те, кто, скажем, собирает толькодетскиеигрушки, или толькобелье, или толькометаллолом. Однажды я даже видел, как любитель использованных вещей объезжал район на машине, и верхний багажник у него был забит погнутыми сушилками для белья.

Если спрессовать как следует, весь этот бутафорский реквизит поместится в один чемодан, думал я и смотрел, как внизу мужчина пытается разобрать телевизор.

— Не разбирайте, он работает, — крикнул я из окна, но он не ответил, только уставился на меня.

— Он правда работает, это я его выбросил. Там где-то даже есть пульт дистанционного управления.

— Отвали, — сказал он и с помощью газовой трубы отломал экран и перешел к другой куче.

Я налил себе остатки мятного чая из маминого чайника и стал наблюдать, как три цыганки ссорятся из-за платьев, еще вполне приличных. Одни люди тащили домой постельное белье, другие ковер, третьих интересовали исключительно кухонные полки, и каждый нашел себе что-нибудь. Супруги Берени вернулись домой около полуночи, я высунулся из окна и подслушал их разговор. Ты не притащишь в квартиру мебель, пропахшую трупным запахом, сказал муж. На что жена фыркнула: если бы ты ходил в театр, ты бы знал, это была звезда мирового уровня, наконец они потащили по лестнице шкаф с дверцами под мрамор, принадлежавший не то Ирине, не то Маше, чтобы приспособить его под шкаф для обуви. Одни мраморные дверцы чего стоят, так что могу и не извиняться, думал я. Я сидел на окне и смотрел на мародеров. Иногда я отключался покемарить, но заснуть не мог — я хотел дождаться утра и посмотреть, как машина с пеликаньим клювом заглатывает остатки.