Сири Хустведт - Что я любил

— Нет, ты представь себе, и этот мозгляк теперь рядится в платье феминиста, каково?! Кто бы говорил про потребу публике, а?

Мне же казалось, что Хассеборг специально ждал момента, чтобы ударить в спину. К тому времени, как статья вышла в свет, имя Билла Векслера стало достаточно хорошо известно, чтобы набить кое у кого оскомину. Увы, зависть и злоба — неизменные спутницы славы, даже если слава отнюдь не вселенская. И не важно, где она приходит к человеку: на школьном дворе, в зале заседаний, в университетской аудитории или выставочном зале. За стенами галереи имя Уильяма Векслера практически ничего не говорило людям, но в замкнутом, почти кровосмесительном кругу коллекционеров и галерейщиков Нью-Йорка его звезда восходила, и даже крохотного лучика оказалось достаточно, чтобы вызвать у Хассеборга и ему подобных нестерпимую резь в глазах.

В будущем Биллу предстояло с завидной регулярностью вызывать ненависть у людей, которых он знать не знал, и всякий раз он оказывался к этому не готов и безумно пе реживал. Ему не могли простить, что он так хорош собой, но это еще полбеды. Как правило, посторонним, сиречь журналистам, каким-то образом удавалось нащупать его кодекс чести, эту исступленность единственно верного шага, не ведавшую компромиссов. В глазах некоторых, по большей части европейцев, это придавало ему романтический ореол — надо же, какой интригующе-загадочный гений! Другие, по большей части американцы, эту незыблемость принципов воспринимали как пощечину. Для них она, прежде всего, была свидетельством того, что "малый — то с приветом".

На самом же деле большинство своих работ Билл никому не показывал. Любая выставка являлась результатом беспощадной внутренней чистки, во время которой он безжалостно отметал все, кроме самого основного, а остальное прятал от посторонних глаз. Одни работы ему казались неудачными, другие — лишними, третьи стояли особняком и поэтому выпадали из серии, а значит, их нельзя было выставлять. И хотя Берни кое-что ухитрялся продать, что называется, с заднего крыльца, большая часть навсегда оставалась в мастерской. Билл объяснял мне, что деньги не главное, а все эти холсты, инсталляции и скульптурки, дескать, живут с ним на правах старых друзей. Так что обвинения Хассеборга в стремлении потрафить вкусу коллекционеров были просто нелепы. Хотя он, конечно, затеял все это неспроста. Для такого, как Хассеборг, признать, что на свете существуют художники, которыми движет что-то кроме мелкого тщеславия и желания пробиться любой ценой, означало перечеркнуть всю свою жизнь. В статье явно звучала паника. Хассеборг решил играть ва-банк.

После публикации его опуса я решил поподробнее расспросить Берни о личности автора. Как выяснилось, прежде чем заняться писательством, он был художником.

Берни назвал его картины полуабстракционистской мазней, которая решительно никого не интересовала. Промыкавшись несколько лет, Хассеборг в конце концов бросил свое призвание и переключился на критику и художественную прозу и в начале семидесятых опубликовал повесть о торговце наркотиками, который в промежутках между сделками предается размышлениям о судьбах мира. Действие происходило в трущобах Нижнего Ист-Сайда. Дебют был принят благожелательно, но за последующие десять лет Хассеборг так и не сподобился написать еще хотя бы одну книгу, зато сподобился накропать множество критических статей, и Уильям Векслер стал не единственной его жертвой. В конце семидесятых Берни выставил работы Алисии Капп. Ее изысканные скульптуры, где тело причудливо сочеталось с кружевом, продавались в галерее Уикса на ура. Но осенью семьдесят девятого года журнал "Арт ин Америка" опубликовал о ней разгромную статью за подписью Хассеборга.

— Алисия всегда была человеком очень хрупким, — рассказывал Берни, — но эта статья ее окончательно добила. Так что попала она в клинику, лечилась, потом собрала вещички и уехала в штат Мэн. Мне кто-то рассказывал, что она живет там в крошечной каморке с тридцатью кошками. Я ей звонил как-то раз, предлагал помочь, если она решит что-нибудь продать из своих работ. Тебе, говорю, для этого даже в Нью-Йорк приезжать не нужно. И знаешь, что она мне ответила? Нечего, говорит, продавать. Я больше этим не занимаюсь.

Эта история получила довольно неожиданное продолжение. Хассеборговская желчь вызвала к жизни еще три статьи о "Гензеле и Гретель", одну столь же враждебную, зато две другие — хвалебные. И одна из этих хвалебных статей появилась в журнале "Артфорум", издании куда более авторитетном, чем "ОСИ". Развернувшаяся полемика только подхлестнула интерес к выставке. Люди шли и шли в галерею, чтобы посмотреть на ведьму, ведь якобы из-за нее Хассеборг и взвился. Колготки телесного цвета настолько оскорбили его эстетическое чувство, что он не пожалел целого абзаца на описание этого предмета туалета и просвечивающих лобковых волос. В свою очередь дама, написавшая рецензию для "Артфорума", развила колготочную тему до трех абзацев, отстаивая право Билла на использование женских колготок с художественной целью, после чего несколько художников, которых Билл не знал лично, позвонили ему со словами поддержки и восхищения его творчеством. Так что Хассеборг, сам того не желая, вывел злую ведьму из пряничного домика в люди, а люди, сиречь художественное сообщество, не смогли устоять перед чарами наколдованного ею скандала.