Дмитрий Липскеров - Последний сон разума

Фугас привычно лег в руку, булькнув нутром, появился стакан, и Митя, выудив из горлышка пробку, вылил остатки портвейна в стакан.

Неожиданно грузчик почувствовал в затылке покалывание, обернулся и нашел девочку проснувшейся. Она опять улыбалась, а розовые десенки были сплошь усеяны белыми зубками.

– За твое здоровье! – поприветствовал Петров и вцепился в стакан челюстями.

Но что-то получилось неудачно, жидкость потекла не в то горло, Митя поперхнулся и закашлялся так, что, казалось, вот-вот выплюнутся легкие.

Когда кашель отпустил, невыносимо закололо в правом боку.

– Печень, – констатировал грузчик.

– Сволочь, – услышал он, потирая больной орган.

– Чего?

Но на свое «чего» он более ничего не получил и посмотрел Кутузовым на голую девочку, сидящую на раскладушке.

– Это ты сказала?

Малютка лишь продолжала улыбаться.

– Ты чего, говорить уже можешь?

Ребенок засмеялся заливисто голоском-ручейком, и у Мити почему-то стало радостно на душе, несмотря на то, что «Агдам» пошел не тем горлом.

– Смеешься? Ну смейся. Надо мною есть чего смеяться!

Девочка сошла с раскладушки и подошла к Петрову, совсем голенькая, отчего Митя отчаянно засмущался и почувствовал то, что никак не мог ощутить к Светке-колбаснице. От этого явления ему стало жутко стыдно, краска залила его серое лицо, а из подмышек потек пот ручейками.

Малышка, выросшая за ночь еще на полголовы, обхватила руками колени Мити и уткнулась в них личиком.

– Сволочь! – опять услышал Петров, и дрогнуло у него сердце жутким предчувствием.

Он взял девочку на руки и поднес ее личико к своей физиономии.

– Ты сказала!.. Не галлюцинации же у меня?

Девочка молчала и очень серьезно смотрела в глаз Мити.

– Ты, я знаю…

– Папа, – сказала она алыми губками, и грузчик за-плакал.

Он плакал осенним дождем, с завываниями и всхлипываниями. Слезы текли по его грязной щетине густо, скатываясь на грудь.

А девочка опять засмеялась, отчего Митя еще хлестче зарыдал. Его потрясало истерическими спазмами, и отзывались в печени ударами те спазмы.

На мгновение Петрову захотелось бросить голенькое тело девчонки в окно, чтобы розовое дитя пробило оконные рамы и улетело в раннее утро, растворясь в солнечных лучах. Он уже было сделал усилие для этого, приподнял пигалицу, но что-то тут же и обмякло внутри, и он, наоборот, прижал найденыша к груди крепче.

Петров не понимал, что с ним происходит, он не знал таких эмоций за собой, не знал, как к ним отнестись, то ли гнать сантименты поганой метлой, то ли упиваться прелестями собственной слабости и чувствительности.

– Папа, – опять услышал он и отпустил свои чувствования на волю Божью.

– И от кого же ты у меня такая дочечка? – спросил он, стараясь улыбнуться.

В ответ он услышал посапывание. Девочка, уткнувшись в его вонючую подмышку, спала, причмокивая коралловыми губками.

И опять жуткое предчувствие посетило Митю. Он вдруг вспомнил холодные руки восьмиклассницы, он вспомнил, как ее хоронил, как равнодушным, замороженным стояло в его груди сердце.

– Идиот! – говорила восьмиклассница. – Сволочь!

– Жанна… – прошептал Петров, сжимая девочку в объятиях.

А она спала, и Бог знает, что младенцы видят во снах.

– Жанна…

Она опять родилась на свет, чтобы прийти к нему, к Мите, и…

Он не знал, что после этого «и». Он не знал, зачем она пришла. А от своего неведения вдруг выругался страшно, настроив матерных этажей с высотное здание, а девочка спала, убаюканная Морфеем, очень любящим младенцев и стариков.

Митя разжал объятия и уложил ребенка на раскладушку, сморщившись от вида чистого розового на грязно-зеленом.

– Жанна, – вновь проговорил он.

Затем он подумал о прозаическом. О том, что ребенку нужно есть, что ему нужно купить пеленки, хотя девочка уже ходит, а значит, нужна просто детская одежда.

Петров не знал, как обращаться с детьми, а потому решил попросить совета у единственной женщины, с которой был знаком и имел отношения.

Митя оделся и отправился в магазин советоваться с колбасницей Светкой…

– Ну-ка, поди сюда! – позвал он продавщицу, выглядывая из подсобки.

– Чего тебе? – отозвалась женщина с подозрением.

– Ну иди, кому говорю!

Светка пожала плечами и, поставив на прилавок табличку «Технический перерыв», неторопливо пошла в сторону подсобки.

От Петрова опять несло портвейном за версту, и колбасница сморщилась.

– Допьешься!

– Заткнись! – рыкнул Митя и, взяв продавщицу за руку, потащил в электрощитовую.